ТЕЧЕНИЕ ГУМБОЛЬДТА И ПУСТЫНЯ АТАКАМА
Воды, изобилующие рыбой и отличающиеся постоянством температурного режима, имеют еще одно важное значение. В настоящее время считают, что южноамериканская цивилизация, расцвет которой наступил с развитием выдающегося инженерного искусства инков, зародилась на побережье. Традиционно было принято полагать, что развитие оседлой цивилизации в противовес бродячему охотничье-собирательскому образу жизни, который еще до последнего времени практиковался на Огненной Земле, зависело от возделывания зерновых. Но на перуанском побережье пищевые ресурсы моря были настолько значительными и так легко добывались, что города могли возникать на базе одного только лова рыбы.
Неудивительно, что изображение морских птиц на протяжении более двух тысячелетий было часто повторяющимся мотивом в украшении стен зданий, построенных из адоба — кирпича-сырца, который широко применялся в древних прибрежных городах, а также в рисунках на текстильных и гончарных изделиях. Величественное, но монотонное побережье лишено ярких красок, и самое живописное там — морские птицы. Существует три их основных вида: баклан Бугенвилля (Phalacrocorax bongainvillei), получивший прозвище «птица-миллиардер» из-за ценности помета — гуано. С коммерческой точки зрения это, несомненно, самая ценная птица в мире. Перуанская олуша (Sulva variegata), численность которой значительно сократилась из-за вмешательства человека. И наконец, бурый пеликан — древняя и совершенно невообразимая птица, которая в настоящее время по значению стала вторым после олуши производителем гуано.
Бакланы Бугенвилля кормятся исключительно рыбешкой, называемой анчоветтой (Cetengraulis mysticetus). Она отличается от анчоусов. Эта рыбка составляет немалую часть общей биомассы в течении Гумбольдта. Она питается планктоном, который мигрирует на поверхность океана днем и снова уходит вглубь ночью. Когда косяки рыбы идут через просторы, богатые планктоном, в них постоянно происходит перемешивание: особи, находящиеся впереди, возвращаются в тыл, так что весь косяк имеет равные возможности для кормежки. Когда возникает опасность при появлении хищника, например тунца, рыбы в косяке держатся ближе друг к другу, собираясь плотной массой. Бакланы вылетают из гнезд в течение дня длинными волнистыми вереницами и исчезают в дымке горизонта. Найдя косяк, они ловят рыбу с поверхности: вода «вскипает» от всплесков испуганной рыбы. Ныряя и плавая, птицы быстро насыщаются, а потом сидят на воде плотными черными кучками, отдыхая и переваривая добычу, пока не придет время улетать домой.
Олуши намного эффектнее бакланов. Они тоже летают длинными вереницами, но при охоте резко переворачиваются в воздухе и ныряют вертикально в воду с высоты примерно двадцати метров, причем складывают крылья в последнюю долю секунды — перед тем как исчезнуть в великолепном всплеске брызг. Когда большая стая неожиданно ныряет в воду, создается впечатление водопада: птицы нескончаемым потоком бомбардируют поверхность воды и сотнями взлетают, хлопая крыльями, чтобы снова присоединиться к ныряющей массе. Они тоже поедают анчоветту, и одно из самых замечательных зрелищ: множество олуш, которые сначала летят над косяком рыбы, а затем вдруг одновременно, словно по команде, перевертываются в воздухе и падают в воду, освобождая мгновенно светлеющее небо, секунду назад закрытое птичьими стаями.
Пеликаны намного грациознее в воздухе, чем на земле. Особенно увлекательно наблюдать их с вершины утеса, когда, выстроившись в одну линию, они летят в восходящих потоках воздуха, устремляясь к полосе прибоя. Как только одна волна падает, вожак тут же перелетает на следующую, и вся вереница, извиваясь, тянется за ним. Рыбу пеликаны ловят, шумно ныряя в воду, но не отвесно, а под углом, поднимая брызги. Набрав изрядное количество воды в свой кожистый мешок под нижней частью клюва, птица поднимает голову, вода вытекает, а рыба остается. Если пеликанам повезет и они встретят большой косяк, то просто вычерпывают рыбу своими огромными клювами, но никогда не ловят ее глубоко от поверхности.
Я был совершенно ошеломлен, когда рано утром, стоя на краю колонии бакланов (Bubulcus ibis), наблюдал за птицами: в воздухе стоял шум от хлопанья крыльев, вокруг летали бесчисленные перья. Птицы стояли на земле и волнообразно двигались всем телом вместе с длинной шеей, отчего создавалось впечатление ветерка, пробегающего над пшеницей. А с возвышенностей к морю нескончаемым потоком низко над землей летели птицы и, хлопая крыльями, садились с подветренной стороны на край утеса; вслед за ними тут же появлялись все новые и новые массы черных силуэтов. Грифы-индейки, зависая в восходящих потоках воздуха среди утесов, зорко высматривали падаль: ее здесь было много вследствие перенаселенности большой колонии; на голой скале юрко шныряли ящерицы, охотясь на перьевых вшей.
фотографии
Бакланы делают углубления на открытом месте, там, где хотят устроить гнездо; вокруг этих ямок поднимаются похожие на миниатюрные кратеры с круглыми краями кольца гуано. Гнезда расположены близко друг от друга, всего на расстоянии протянутого клюва; в трех гнездах на одном квадратном метре обитают шесть совсем взрослых и шесть молодых птиц. Такие колонии возможны только там, где имеются огромные скопления корма, а поскольку помет выделяет большое количество аммиака, они располагаются только в местах, постоянно продуваемых ветром. Даже серовато-белый цвет гуано имеет значение: он отражает жаркие лучи солнца. Птицы никогда не возвратятся на место старой колонии, если там после удаления гуано скалы не будут окрашены в белый цвет. С берега островки у побережья выглядят миниатюрными горами, увенчанными снежными шапками.
Ценные свойства гуано как удобрения были хорошо известны индейцам задолго до прихода испанцев, и они оберегали и рационально использовали его. Инки под страхом смерти запрещали кому-либо посещать колонии в период гнездования. Но конкистадоров не интересовала ценность гуано.
В начале XVIII века гуано использовалось в орошаемых долинах Северного Чили и Южного Перу, и урожайность на этих землях вызывала удивление путешественников. Столетие спустя отправлявшиеся с островов Чинча в Перу сорок шхун ежегодно доставляли гуано на все западное побережье. Владелец небольшого брига только за один рейс мог заработать десять тысяч долларов. В 1840 году двадцать бочек гуано было доставлено в Англию, но фермеры встретили его с подозрением, опасаясь, что баснословные урожаи, полученные от его использования, приведут к истощению почв. Однако вскоре было признано, что по содержанию азота гуано более чем в тридцать три раза превосходит навозное удобрение.
В официальном перуанском отчете за 1847 год заявлялось, что запасы гуано на островах вдоль побережья составляют более двадцати трех миллионов тонн, что якобы является достаточным для снабжения всего мира в течение ста семидесяти лет. Уже спустя десять лет шестьдесят два процента своих валютных поступлений Перу обеспечивало за счет продажи гуано. Лучшим по качеству было гуано, которое накапливалось мощными пластами с древних времен. На островах Чинча, где гнездились четыре с половиной миллиона птиц, огромные конусы из гуано возвышались на скалах на высоту до пятидесяти метров.
На добыче гуано использовался труд рабов. Они грузили его на корабли, отправлявшиеся в Европу, а также в Северную Америку. В 1860 году только на островах Чинча были загружены четыреста тридцать три корабля. Другие залежи также разрабатывались самым ускоренным образом, вследствие чего к 1874 году запасы гуано оказались полностью истощенными. Добыча велась круглый год, и о сохранении птиц никто не задумывался. Их убивали, чтобы кормить рабочих, копавших гуано, а яйца птиц сотнями бочек вывозились на экспорт. Лишь созданное в 1909 году Национальное управление приступило к надзору за рациональной добычей гуано. Доступ на острова был запрещен — одна из первых мер, принятых управлением.
Казалось, можно было надеяться, что перуанцы извлекли урок из истории, но произведенные в пятидесятых годах расчеты показали, что если для производства одной тонны гуано птицам нужно переварить двадцать тонн анчоветты, то этого же количества рыбы достаточно для получения четырех тонн рыбной муки, которая используется в качестве добавки при откорме свиней и домашней птицы или просто как удобрение. Сотни небольших компаний бросились снаряжать шхуны с кошельковым неводом для ловли анчоветты, запасы которой тогда казались неистощимыми. Как грибы после дождя, по всему побережью возникли заводы, перерабатывающие рыбу в рыбную муку. Только в одном Чимботе насчитывалось более тридцати заводов. В 1965 году Перу поставило мировой рекорд по количеству выловленной рыбы, и туман «гаруа», окутывающий Лиму, пропах рыбной мукой.
Но долго так не могло продолжаться. Численности анчоветты был нанесен серьезный урон, заводы остановились, и десятки недавно возникших на побережье поселков остались без работы. Волны выбросили на Тихоокеанское побережье двадцать семь миллионов уже или почти погибших птиц. Но они были жертвами не только человеческой алчности. По самой своей природе большие, плотно населенные популяции животных нестабильны, поскольку они зависят от океанических течений, далеко не всегда постоянных и не столь регулярных, как приливы и отливы.
Каждый год летом холодный поток водных масс с юга сталкивается с более теплым течением, направляющимся на юг, которое вытесняет холодные воды, омывающие побережье Северного Перу. Летом эти теплые, менее соленые воды двигаются все дальше и дальше на юг, чтобы осенью снова отступить. Но раз в семь лет тихоокеанская область низкого атмосферного давления передвигается на юг дальше, чем обычно. Теплое течение под названием Эль-Ниньо де-Навидад (Рождественское дитя) поворачивает назад холодное течение Гумбольдта и идет на юг вдоль перуанского побережья, иногда достигая Чили. Постоянные южные ветры уступают порывам влажного ветра муссонного типа с севера, температура океана повышается на восемь градусов, а пустыня затопляется проливными дождями.
