Жили на свете старенькая старушка, и был у неё один-единственный сын.
В бедности жили они, и пришлось матери отдать своего сына в работники к богатому мужику.
Живёт парень у мужика год, живёт другой, и невмоготу ему стало. Да ведь это не диво — богатый бедного не приласкает.
Приходит парень к матушке и горько так плачется:
— Матушка моя, кормилица, жил я у хозяина один год — ничего, жил другой год — так себе, а третий год — сил нет терпеть, до того плохо.
А мать ему и говорит:
— Не плачь, сынок, найду я тебе место хорошее и работу лёгкую.
И пошла она, а куда идёт — сама не знает. Шла, шла, одну дорогу прошла, другую, третью — и совсем уморилась. Села среди поля на холмике и тяжело так вздохнула:
— Ох, жизнь моя горькая!
А Ох тут как тут.
— Ты что это, старушка, меня зовёшь?
— А ты кто такой? — она спрашивает.
— А я и есть Ох. Говори, что тебе надо, всё сделаю.
— Мне много не надо, — отвечает старушка, — дал бы ты моему сыну работу лёгкую и место хорошее. Век тебя добром поминать буду.
— Что ж, это можно, — говорит Ох. — Приводи сына, я его к себе возьму.
Пришла старушка домой и говорит:
— Ну, сын мой, идём. Нашла я тебе место хорошее и работу лёгкую.
Вот и пошли они. Шли, шли, наконец дошли до того самого места, где холмик был. Присела старушка и говорит:
— Ох, чует моё сердце недоброе.
А Ох уже тут как тут..
— Здравствуй, милая моя старушка! Привела сына?
— Привела. Да ты, смотри, его не обижай.
— Что ты, что ты! Я и пальцем его не трону, — говорит Ох. — А надолго ли сына мне отдаёшь?
Старушка и рада бы совсем не отдавать, да поздно. Что сделала, того уж не воротишь.
— Ну, я его на три года беру, — Ох говорит.
И не успела она охнуть — ни сына, ни Оха как не бывало.
Заплакала бедная старушка и побрела к себе домой. Ведь, бывало, одну недельку сына не видит — и то уже хворая делается. А тут — три года!
Вот живёт она одна-одинёшенька в своём домике и год, и два, и три. Наконец настал тот день, когда можно ей идти за сыном.
Собралась старушка и пошла. Весело так идёт!
Прошла одну дорогу, вторую, третью, приходит на то самое место, где простилась с сыном. Села на холмик и говорит:
— Ох! Дождалась я хорошего дня!
А Ох тут как тут.
— Что, старуха, верно, за сыном пришла?
— Да, мой голубчик, твоя правда. За сыном пришла.
— Ну подожди немного, -— этот Ох говорит, — сейчас приведу его к тебе.
И вдруг гонит он к ней двенадцать жеребцов. Жеребцы отборные, рост в рост, хвост в хвост, глаз в глаз и глядят как раз.
— Ну-ка, — говорит, — признавай, который твой сын?
А старушка и говорит:
— Ох ты мой голубчик! Да разве я тебе такого сына отдавала? Отдавала я тебе молодца, а ты мне даёшь жеребца.
Тут погнал Ох назад всех жеребцов, а ей говорит:
— Ну, раз не узнала своего сына, так и не получишь его. Ступай домой, приходи завтра опять.
Заплакала старушка и пошла домой. Идёт, бедная, и дороги перед собой не видит.
На другой день опять собралась старушка на то самое место.
Прошла одну дорогу, и вторую, и третью, села на тот самый холмик и говорит:
— Ох, горе моё горькое! Не видать мне, верно, моего сыночка!
А Ох тут как тут.
— Здравствуй, бабушка!
— Здравствуй, здравствуй, миленький!
— Что, верно, за сыном пришла?
— За сыном, за сыном, миленький!
— Погоди, сейчас я его приведу.
Минуты не прошло, прилетели двенадцать голубей—клюв в клюв, глаз в глаз, ножка в ножку и воркуют понемножку.
— Ну, бабушка, — говорит Ох, — узнавай, который твой сын.
А она и говорит:
— Ох, беда ты моя! Зачем мне твои птицы? Я ведь тебе отдавала молодца, а ты мне даёшь голубца.
— Ну, раз не узнала своего сына, так и не получишь его, — говорит Ох и махнул голубям, чтобы назад летели. — А ты, бабушка, приходи завтра. Ежели в третий раз не признаешь своего сына, останется он у меня на веки вечные.
Было у старухи горе горькое, а теперь ещё горше стало.
Идёт она домой и в голос плачет:
— Что же делать мне, как мне сына узнать?
Вот дождалась она завтрашнего Дня и опять в путь отправилась.
Прошла одну дорогу, прошла другую, к третьей подходит.
Тут встречается ей старенький старичок.
— Здравствуй, бабушка! — говорит старичок.
— Здравствуй, старичок почтенный!
— Куда идёшь, бабушка?
— А иду я, старичок мой почтенный, сама не знаю куда. Отдала я своего сынка на лёгкий заработок, а теперь ума не приложу, как выручить его. Два раза уж ходила, а без сына вернулась. Первый раз выбежали ко мне жеребцы, второй раз вылетели голубцы, да что мне в них? А сына я так и не видела.
Старичок ей и говорит:
— Да ты и теперь его не увидишь.
— Ах, старичок почтенный, — плачет старушка, — не научишь ли, как его узнать?
— Ладно уж, — отвечает старичок, — научу. Как придёшь на место, выйдут к тебе двенадцать молодцев — волос в волос, голос в голос, глаз в глаз и глядят как раз. Только одиннадцать молодцев с песнями выйдут, прямо в глаза тебе смотреть будут, а двенадцатый в землю потупится, на тебя даже не взглянет. Ты на него и показывай. Это и есть твой сын.
Поблагодарила старушка старичка и пошла дальше.
Пришла на то самое место, где с сыном простилась, села на холмик и залилась горькими слезами.
— Ох, — плачет, — где-то сыночек мой? Увижу ли я его когда-нибудь?
Не успела сказать, а Ох тут как тут.
— Здравствуй, бабушка!
А та за слезами слово молвить не может.
— Что, верно, за сыном пришла? — спрашивает Ох.
Она только головой кивает.
— Ну подожди, — говорит Ох. — Сейчас он к тебе выйдет.
Привёл он двенадцать молодцев и говорит:
— Ну, бабушка, выбирай, который твой сын.
Смотрела она, смотрела, а молодцы все на одно лицо — волос в волос, голос в голос, глаз в глаз и глядят как раз. Только одиннадцать молодцев глядят весело, а двенадцатый насупился, нахмурился, в землю уставился.
— А вот он мой сын, — говорит старушка и на него показывает.
Дивится Ох.
— Да почём же ты знаешь, что это твой сын?
Как же не знать, голубчик ты мой, — говорит старушка, — ведь кровь-то своя.
Ну что поделаешь, — говорит Ох, — бери, раз угадала. Твой это сын.
Рада старушка, ну прямо сказать нельзя как!
Пришли они домой.
А в доме хлебной крошки и то нет. Нечем старушке угостить сына.
— Видно, придётся нам с голоду пропадать, — плачет старушка.
— Погоди, матушка! — говорит сын. — Всё у нас будет, что надобно. Не зря же я три года уму-разуму набирался. Сейчас обернусь я конём, а ты веди меня в город и продавай за хорошую цену. Только, смотри, не забудь уздечку с меня снять. Уздечку никому не отдавай. А то и меня отдашь.
Тут вынул он какое-то зелье, сперва понюхал, потом вокруг себя побрызгал и враз обернулся конём. Да каким конём! Такого ещё на свете не бывало, да никогда и не будет.
Ноги у коня точёные, копыта золочёные, сбруя серебряная, уздечка шёлковая.
Привела его старушка в город на базар, а он копытом как топнет, как заржёт!
Весь город всполошился.
Сбежались отовсюду и купцы, и господа, и генералы, и мастеровые, все конём любуются, налюбоваться не могут.
— Что, бабушка, продаёшь лошадь или купила? — спрашивают.
— Да продаю, извольте купить.
Вдруг, откуда ни возьмись, какой-то бородатый дядька подходит и говорит:
— Продай, бабушка, мне этого коня.
— А купи!
— Что возьмёшь?
— Давай пять тысяч. Только уговор — уздечка чтобы мне осталась.
— Да полно, бабушка, — говорит бородач. — Ну что тебе в этой уздечке? К чему она тебе без коня?
Торговался, торговался и выторговал себе уздечку. Выложил деньги, взял коня под уздцы и повёл.
А старуха домой пошла.
И взяло её по дороге раздумье.
«Что же это я наделала? — сама себе говорит. —Ведь приказывал же мне сын с уздечкой не продавать, а я, дурная, хоть и знала, а уздечку отдала».
Тут и догадалась она.
«Не иначе, — думает, — как этот самый Ох и купил у меня коня, опять сына у меня взял».
И заплакала она горькими слезами.
Вот подходит она к деревне.
Видит: возле трактира конь стоит, к крыльцу привязанный. И уж так узда на нём подтянута, что не может он, бедный, на месте стоять. Так и танцует вокруг столба.
А конь, как увидел старушку, заговорил вдруг человечьим голосом:
— Матушка моя милая, подойди ко мне поближе, скинь уздечку, отпусти меня на волю.
Испугалась старушка. Никогда она не слышала, чтобы конь человечьим голосом разговаривал.
— Да ты кто такой? — говорит старушка. — Боюсь я тебя!
А он в ответ:
— Матушка! Ведь я сын твой, ведь это меня ты на базар продавать водила.
Тут признала она его и горько заплакала:
— Виновата я перед тобой, не послушалась твоих слов!..
Потом сняла онд с бедняги уздечку и отпустила на волю.
Вдруг выскочил на крыльцо сам Ох. А коня уже и не видать и не слыхать.
Бросился Ох за ним вдогонку. Прикинулся волком, по следу коня идёт. Вот-вот догонит. Да не догнал. Конь охотником обернулся. Схватил охотник дубину и на волка пошёл. Вот-вот изловит. Да не изловил. Волк огнём обернулся, жжёт охотника, со всех сторон окружает, уйти не даёт.
Волк огнём, а охотник водой прикинулся. Заливает вода огонь, тушит его, к земле прибивает. Да не сбил до конца — огонь щукой обернулся.
Бьёт щука по воде хвостом, хочет разметать, разбрызгать воду. А брызги колючими ершами обернулись, снова в воду упали. Гоняется щука за ершами, а те только смеются: «Как щука ни быстра, а не возьмёшь ерша с хвоста!»
Тут скинулась щука мелким камнем — сколько было у неё чешуек, столько и каменьев стало. Перебили те каменья всех ершей. Всех — да не совсем, один жив остался. А этот один обернулся петухом и давай камешки клювом дробить. Все как есть раздробил. Все — да не совсем, один цел остался. А этот один обернулся ястребом и — на петуха.
Да петух уже не петух — могучий орёл в небе парит.
Как ударил орёл ястреба, тут ему и конец пришёл. На клочки разорвал его орёл, все косточки ему переломал. А потом обернулся парнем и пошёл домой к своей матушке.
И стали они жить-поживать, добра наживать.
Вот и сказка вся, дальше плесть нельзя!
...
а вот ещё:
