Жил себе старик Мельян с женой и детьми. При большой бедности жил. Ни перинки у него, ни скотинки, и в хате пусто, и в хлеву не густо. Одна только курица по двору бегает.
   Вот раз в ярмарочный день говорит Мельян жёнке:
   — Знаешь что, баба?
   — А что?
   — Пойду-ка я в корчму.
   — А чего тебе, миленький мой, ходить? Кабы у тебя гроши были, тогда другое дело. Сам бы чарку горилки выпил и доброму человеку поднёс бы.. А уж если грошей нет, так зачем и ходить?
   — Что ж, что грошей нет? — говорит Мельян. — Я и так посижу. Будут люди вести скотинку на базар, так я хоть на чужую скотинку полюбуюсь, потешу своё сердце. А то совсем отгнило оно у меня с горя.
   Взял он корочку хлеба и пошёл. Приходит к корчме, сел на приступочку, сидит-посиживает, на прохожих поглядывает.
   Сидел, сидел, и вдруг подходит к нему нищий старичок.
   — Как здоров, брат Мельян? — спрашивает.
   — Да спасибо тебе, милый человек, креплюсь, — отвечает Мельян.
   — Ты чего ж тут сидишь? — спрашивает старичок.
   — Да вот на чужую скотинку любуюсь, — говорит Мельян. — Своей-то ведь нет. Садись-ка и ты, брат. Вместе всё веселей. Поднёс бы я тебе чарку горилки, да грошей нема. Ну, хоть хлеб-соль со мной раздели.
   Вытащил Мельян из-за пазухи свою корочку, разломил пополам, один кусочек старичку дал, другой себе оставил.
   Взял старичок корочку и говорит:
   — Спасибо тебе, Мельянушка. А знаешь, что я тебе скажу?
   — А что?
   — Сходи-ка ты, Мельян, к своему старшому брату, спроси у него двенадцать рублёв, вот и будет тебе на что скотинку купить.
   — Э-э, да что ты, — говорит Мельян. — От него разве дождёшься! Мой брат — человек важный. Он мне куска хлеба не даст, не то что двенадцать рублёв.
   — А я тебе говорю — даст. Вот ступай к нему. Уж верно слово — даст.
   Ну, Мельян и пошёл к брату. Приходит, а жена братнина только-только обед на стол собрала.
   — День добрый, — говорит Мельян.
   — Доброго здоровья, Мельянушка! Иди, брат, пообедай с нами.
   — Да обедайте на здоровье, я уж подожду, — говорит Мельян.
   — Нет уж, садись с нами, покорнейше просим.
   Удивляется Мельян, что за штука такая! Бывало, сидит и день и ночь, никто крошки хлеба не даст, а тут — обедать зовут.
   Ладно. Отобедал Мельян с братом. Выходит из-за стола, за хлеб-соль благодарит.
   А богатый брат возьми тут и скажи своей жёнке:
   — Знаешь что, жёнка?
   — А что?
   — Дадим-ка мы брату грошей, рублёв двенадцать, нехай он купит себе хоть какую-нибудь кобылёшку.
   — А что ж, дадим, — говорит жёнка. — Я бы рада была, кабы и он жил, как мы живём. А то, гляжу я, мы живём слава богу, а он ни так ни сяк, да ещё с детьми-то!
   Вот вынес богатый брат двенадцать рублёв и даёт Мельяну.
   Не знает Мельян, как брата и благодарить.
   — Уж спасибо тебе! — говорит. — Такое спасибо!
   И хотел идти.
   А брат не пускает.
   — Постой, — говорит, — с чем же ты домой пойдёшь? Ну, купишь ты себе какую-нибудь шавлягу, а есть-то всё равно и так и этак нечего.
   И выносит ему хлеба каравай и горшочек сала.
   Мельян всё взял, идёт домой, сам себе не верит.
   «Вот это, — думает, — так удача!»
   Пришёл он домой, хлеб жене и детям отдал, а сам скорей на ярмарку — коня покупать.
   Идёт мимо корчмы, смотрит, а тот старичок будто ждёт его. Мельян-то ведь не знал, что старичок этот — не простой старичок, а лесной человек, колдун.
   — А что, брат Мельян, — говорит старичок, — чья правда взяла, моя или твоя? Дал тебе брат двенадцать рублёв?
   — Твоя правда, — говорит Мельян, — дал. Спасибо ему, и тебе спасибо.
   — Ну, так слушай меня, — говорит старичок. — Пойдёшь ты сейчас на базар и увидишь там коней пресильно много. Только ты тех коней не гляди. А поодаль от всех будет стоять одна кобылёш-ка и около неё народ разный. Кто за неё будет семь рублёв давать, кто восемь, кто десять. А ей цена двенадцать рублёв. Ну а двенадцать рублёв за неё никто не даст. Так вот ты, пока народ будет толпиться да торговаться, не подходи, а как разойдутся все — тут уж ты время не теряй. Да смотри не торгуйся. Скажет тебе хозяин — двенадцать рублёв, ты и давай. А как купишь эту кобылёшку — ни на что её не выменивай, никому не продавай и держи её, покуль будет тебе в ней нужда. А не будет нужды, отпусти её в чистое поле. Да ещё помни: прежде времени кобылку не брани, сперва на работе испробуй.
   — Да уж всё сделаю, как наказываешь, — говорит Мельян. — А за доброе слово — спасибо тебе.
   И дальше в путь отправился.
   А дорога на базар не ближняя, время уж за полдень было, как он пришёл.
   Глядит Мельян, коней на базаре и верно видимо-невидимо, целыми рядами стоят. Только он не идёт туда, где ряды, а всё поодаль похаживает. Ходил, ходил и вдруг видит — стоит в стороне кобылка, ну одна кожа да кости! А народу около неё столько, что и подступиться нельзя. Кто за неё семь рублей даёт, кто восемь, кто десять, а двенадцати никто не даёт. А ей цена двенадцать рублей.
   Ждал Мельян, ждал, пока народ разойдётся, и не стало у него терпенья.
   «Этак никогда не дождёшься», — думает, и давай протискиваться сквозь толпу.
   Только смотрит, невдалеке будто старичок тот стоит и на него поглядывает.
   Ну, отошёл Мельян, опять ждёт.
   Наконец поразошёлся весь народ.
   Хозяин уж собрался с базара свою кобылку вести, а тут как раз Мельян подходит.
   — Здравствуй, брат! — говорит.
   — Здравствуй, — тот отвечает.
   — Что, брат, продаёшь кобылку?
   — Продаю.
   — А сколько хочешь за неё? — спрашивает Мельян.
   — А я, брат, скажу тебе всю правду: давали мне за неё и семь Рублёв, и восемь, и десять. Ну только я её меньше чем за двенадцать рублёв не отдам.
   Тут Мельян без лишних слов двенадцать монет из-за пазухи вынимает и хозяину даёт.
   — Получай, брат. Хочешь — считай, хочешь — не считай, только они уже все пересчитаны. Это мне брат двенадцать рублёв одолжил, чтобы купил я себе на лето хоть какую ни на есть шавлягу.
   Хозяин деньги взял, Мельяну повод отдал, и повёл Мельян кобылку к себе домой.
   Ну, ведёт и ведёт, ведёт и ведёт, ведёт и ведёт — за город вывел.
   Встречается ему по пути сосед Прокоп.
   Увидел Прокоп кобылёшку и не сдержался, смех его взял.
   — Эх, брат ты мой Мельян, — говорит Прокоп, — веди скорей свою кобылку моим собакам. Уж они ждут не дождутся, с самого утра воют, мяса просят.
   Обидно это Мельяну слышать, да что поделаешь? Приходится молчать. Кобылёшка-то ведь и вправду, будто с живодёрни.
   И только это разминулся Мельян с Прокопом, кобылёшка вдруг — брык со всех четырёх ног! — и упала.
   «Ах, господи милостивый, — думает Мельян, — хоть бы моя кобылёшка сама встала, хоть бы не пришлось людей на помощь звать! Ведь срам-то какой! На всю деревню ославят!»
   А кобылёшка перекатилась с боку на бок, вскочила и — во! — сама пошла.
   Опять повёл её Мельян.
   Ну, ведёт и ведёт, ведёт и ведёт, ведёт и ведёт — и настигла его тёмная ночь.
   Мельян кобылку немного припутал и пустил около дороги. «Не-хай, — думает, —пощиплет травку. Может, поправится. Совсем никудышная она».

   И только подумал, кобылёшка эта сейчас — брык со всех четырёх ног! — и повалилась.
   «Ах, господи милостивый, — думает Мельян, — хоть бы моя кобылка сама встала! Ведь люди увидят — засмеют».
   А кобылёшка покаталась, покаталась по траве да и вскочила на все четыре ноги.
   «Ну слава богу, — думает Мельян, — сама хоть встала. А то натерпелся бы я стыда!»
   Пустил он кобылёшку по полю гулять, а сам разложил костёр, натянул картуз поглубже и заснул.
   Много ли спал, мало ли спал, а хорошо поспал.
   Проснулся он, взял кобылку свою под уздцы и дальше с ней пошёл.
   Ну, идёт и идёт, идёт и идёт, идёт и идёт. Уж и не разобрать — то ли Мельян кобылку за повод тащит, то ли кобылка Мельяна на поводу волочит.
   Совсем из сил выбился Мельян, того и гляди — брык со своих-то двух ног.
   Вот и думает Мельян: «Неужто я со своей кобылкой не справлюсь? Пусть что будет, то будет, поеду-ка я верхом!»
   И только сел, кобылка как пошла! Рысью, да рысью, да рысью! Не глядит, что горы, не глядит, что долины, валяет да валяет.
   Опомниться Мельян не успел — до самой деревни доехал.
   Увидел его старшой брат-богатей и кричит:
   — Эй, брат Мельян, расскажи, что купил, что продал?
   — Эх, брат, — говорит Мельян, — какая у меня продажа? А за твои двенадцать целковых купил я себе кобылку.
   — Знатная кобыла! — смеётся брат.
   А у самого на сердце кошки скребут. «Ну, — думает, — пропали мои денежки. Много ли он на этой кляче наработает? Ввек долга не отдаст».
   А Мельян приехал домой и зовёт сыновей.
   — Эй, сынки мои, сынки-соколики! Где же наша сошка, где наши лемешки? Доставайте-ка скорей! Время терять нечего. У всех уже вспахано да посеяно, одни мы остались.
   Впряг он кобылку в сошку и выехал в поле. Ходит кобылка без устали, взад-вперёд, взад-вперёд, — одним духом чуть не половину поля перепахала.
   А тут опять сосед Прокоп мимо едет. Остановил он своего коня и говорит:
   — Вот, брат ты мой Мельян, какая у тебя кобыла знатная!   У меня сколько конёв, сколько конёв, а твоя кобылка за один день с моими сравнялась.

   — Слава богу, — говорит Мельян, — дождался я, что и моему житью позавидовали.
   — Да я не завидую, я правду говорю. Послушай-ка, друг Мельян, знаешь что?
   — А что?
   — Есть у меня двенадцать конёв, выбирай себе самого первейшего, а мне отдай свою кобылку.
   Тут Мельян ему и говорит:
   — Знаешь что, друг Прокоп? Коли моя кобылка у тебя пропадёт, так ты рридёшь и заберёшь своего коня. И не будет у меня ни коня, ни кобылки. А коли твой конь пропадёт у меня, так ты моей кобылки мне не отдашь. И опять останусь я и без коня, и без кобылки.
   — А ведь это ты правду сказал, — говорит Прокоп.
   На том и расстались. Прокоп дальше своей дорогой поехал, а Мельян за сошкой пошёл. Ходит его кобылка по полю спорым шагом, от межи к меже перекидается и вдруг — надо же! — стала.
   — Но! — кричит Мельян. — Но!
   А она вдруг как ударит копытом в землю — и выворотила глиняный котёл. Поднял его Мельян, смотрит, а котелок доверху блестящими монетами набит.
   Отпряг Мельян кобылку, схватил котелок и скорее домой.
   На радостях посылает старшого сына брата звать.
   — Сходи-ка ты, мой сынок, за дядькой. Нехай он к нам придёт, мы ему гроши отдадим.
   Пошёл парень.
   — Дядька! — зовет.
   — А что?
   — Батька велел, чтобы ты к нам шёл.
   — А чего я к вам пойду? Чего я у вас не видел? Что, вы гроши отдадите, что ли?
   — А что ж, отдадим.
   — Да, от вас дождёшься!
   Тут жёнка ему и говорит:
   — Сходи-ка, муженёк. Может, и правда отдадут.
   Ну, он и пошёл.
   — Зачем, брат, меня требуешь? — спрашивает.
   — Да вот хочу тебе гроши отдать, — говорит Мельян. — В чём винен, то отдать повинен.

   И выносит ему двенадцать целковых.
   А старшой брат даже смотреть на них не хочет.
   — Ты что же это, — говорит, — смеяться надо мной вздумал, что ли?
   — Да сколько же тебе следует? — удивляется Мельян.
   — Сколько? А ты уж запамятовал, сколько? Сто целковых.
   Мельян ничего не сказал, пошёл в клеть, отсчитал сто целковых и вынес.
   — На, — говорит, — вот твои гроши.
   Гот даже рот разинул. Потом гроши пересчитал, за пазуху спрятал и говорит:
   — Ну, и то хорошо, что хоть сто целковых назад получил. Только уж придётся тебе, брат, и кобылку в придачу отдать.
   Мельян так и взмолился:
   — Да что ты! — говорит. — Да как же это! Не обездоль, брат!.. Ребят моих пожалей!..
   — А что мне твои дети?—богатый говорит. — Мне моё подавай.
   — Да сколько же я тебе ещё должен? — спрашивает Мельян.
   — Ещё сотню целковых.
   Мельян опять в клеть пошёл, ещё сто целковых отсчитал и брату даёт.
   — Изволь, — говорит, — возьми.
   Тот гроши в карманы насыпал и домой пошёл.
   — Во, — говорит своей жёнке, — верь ты этаким! Целую весну с голоду пух, детей голодом заморил, а гроши прятал. А вот как стал я кобылку его забирать, так сразу двести целковых выложил. Будет теперь ему наука! Не прибедняйся!
   А только Мельяну и горя мало. Рад, что от брата отделался, а про гроши и не думает.
   Вот живёт себе Мельян и живёт, живёт-поживает, добра наживает.
   И уж такое у него с той кобылки хозяйство повелось! Сам диву даётся. Что ни год, то конь, что ни год, то сарай, что ни год, то хлевок. Сыны его подросли, работниками стали, и зажили они так, что лучше и не надо.
   Приходит время сеять — Мельян вполовину против других посеет, а приходит время жать — вдвое против людей соберёт. Все только руками разводят.
   Случилось раз — пошёл Мельян в корчму. Смотрит, сидит на приступочке какой-то бедный старец.

   — Ты что, брат, тут сидишь, в корчму не входишь? — спрашивает Мельян.
   — В корчму идти — грошей нема, — говорит старец. — А я хоть тут посижу, погляжу, как скотинку на базар ведут, потешу своё сердце.
   — А что, брат, — говорит Мельян, — нет у тебя своей скотинки?
   — Нет, брат, — говорит старец, — нету. Вот кабы нашёлся добрый человек, дал бы он мне какую кобылёшку на зиму... Припас бы я себе дров, печку топить, а ему смолья бы насёк, дёгтю бы выгнал. И мне бы хорошо было, и ему не худо... У тебя нет ли, добрый человек, какой шавляги, которая в хозяйстве не нужная Пораздумался Мельян.
   — Постой, брат, — говорит, — обожди меня здесь, я пойду с сынами поговорю, они у меня теперь главные хозяева.
   Приходит он домой.
   — Знаете что, мои сынки? — говорит.
   — А что, тата?
   — Да вот просит тут один старец кобылку на зиму. Себе бы, говорит, дров припас, да и нам бы смолья насёк, дёгтю выгнал. Так вот, подумал я, не дать ли ему нашу кобылёшку?
   Тут больший сын ему и говорит:
   — Ах, тата, тата! Неужто тебе бесконница не надоела? Теперь мы, слава богу, всем довольны, а прежде-то как жили? Уж запамятовал? И слово-то, видать, тоже запамятовал, какое тебе было сказано: чтобы никому эту кобылку не отдавать, ни на что её не менять, ни за какие гроши не продавать. А не станет в ней нужды, так чтобы в чисто поле её пустить.
   — А что, мои сынки, — говорит Мельян, — ведь кобылёшка нам и впрямь больше не нужна. Она уже всего нам нажила — и хлеба-соли, и одёжи, и скотинки, и посудинки, и хату, и дров. Пустим её, сыны мои, в чисто поле.
   — А пустим, — говорят сыновья.
   Пошёл меньшой сын в конюшню, вывел кобылёшку в огород, уздечку с неё снял и пустил на все четыре стороны.
   Идёт кобылёшка по полю, травку пощипывает, а Мельян со своими сыновьями в окошко поглядывает.
   Вдруг видит, вышли из лесу волки, двенадцать волков сразу, и прямо к кобылке идут.
   — Ах, таточка, — говорят сыновья, — съедят волки нашу кобылку. Зазря мы её погубили!
   — Что ж делать, мои сынки? — говорит Мельян. — Ежели и съедят, — значит, так ей на роду написано. А нам она уже всего нажила. Чего ж нам её держать без нужды.
   А волки уже совсем близко к ней подступились. Понюхали её, понюхали, со всех сторон оглядели, да и прочь пошли.
   Обрадовались сыновья.
   — Нет, татка, — говорят, — не тронули волки нашу кобылёшку, поживёт она ещё на белом свете. Смотри, волки-то все в лес побрели.
   А кобылка словно и страху не знает — идёт себе прямиком и идёт.
   До самой корчмы дошла и у приступочки, где этот самый старец сидел, остановилась.
   Взял он её за повод и пошёл себе потихоньку.
   Вот идёт он чистым полем, а сыновья Мельяна из окон выглядывают.
   — Смотри-ка, тата, — говорят, — кобылку-то нашу какой-то старец ведёт.
   Мельян тоже в окно глянул.
   — Да ведь это, — говорит, — тот самый и есть, что со мной разговор вёл. Видно, кобылёшка наша сама его нашла. И сдаётся мне, уж не он ли мне эту кобылку и пристроил. Беда вот, глаза плохи стали. Никак не разгляжу: то ли он, то ли не он? Ну, да ведь не бежать за ним!
   Так и ушёл старичок с кобылёшкой, а Мельян с женой и сынами до самой смерти прожил — лиха не знал.

а вот ещё: