ТЕЧЕНИЕ ГУМБОЛЬДТА И ПУСТЫНЯ АТАКАМА
Ночь была безлунная, но света хватало, чтобы видеть под ногами. Странное ощущение — идти по совершенно безжизненному пространству. Ветер утих, и от тишины звенело в ушах. Пройдя пару километров, мы с Карлосом услышали чаек — они летели с побережья сменять караул на своих гнездах: чайка никогда не летает над пустыней в дневное время. Раздавалось хлопанье крыльев, черные тени проносились над нами, закрывая звезды, но было слишком темно, и мы могли видеть птиц только при свете наших фонарей. Но вот послышался писк птенцов: они сидели на нескольких широко раскинувшихся площадках в ста ярдах от нас, если не больше. В одном месте мы обнаружили двух крошечных птенцов. Неожиданно они побежали прочь, и три взрослые птицы замахали крыльями над нашими головами, издавая тревожные крики из трех нот. Я определил положение по свету оставленной в трех километрах машины, и мы тут же соорудили пирамиду из камней.
У Кинана дело обстояло немногим лучше. Они возвращались к машине не солоно хлебавши, ничего не найдя, как вдруг поднялась чайка и начала беспокойно кружиться над ними. Оператор Мартин Сондерс по опыту знал, что надо смотреть в направлении, противоположном тому месту, откуда чайка предприняла атаку. Совсем рядом Кинан увидел в свете своего фонаря двух пушистых птенцов, настолько крошечных, что они не могли покинуть гнезда.
На следующее утро до восхода солнца мы с Мартином снова вернулись сюда и развернули машину так, чтобы использовать ее как укрытие. Ярко-желтое солнце поднималось на прозрачно-голубом небосклоне. Воздух, лишенный влаги, сохранял его цвет идеально чистым. Стояла тишина, не нарушаемая даже шуршанием ящерицы или едва уловимым прикосновением лапки насекомого. Тишина настолько абсолютная и отсутствие жизни настолько полное, что некоторых людей это даже пугает. Только по пятницам безмолвие взрывается грохотом проходящего из Буэнос-Айреса поезда. Натужно преодолев последние хребты Анд, он затем быстро катится вниз, к Тихому океану, в Антофагасту. Мы долго, до боли в глазах, рассматривали безжизненную поверхность и обрадовались, увидев одинокую чайку: распушив перья и опустив крылья, она стояла над голой выемкой гнезда, защищая двух птенцов от солнца.
Гнезда были друг от друга в пятистах метрах, и взрослые птицы с их белыми головками и серым оперением абсолютно сливались с пустыней. Мы с трудом различали их даже тогда, когда точно знали место, где они находились. Гнезда можно было легко обнаружить только ночью — по крику птиц, молчащих в течение всего дня. В колонии Серра-Колупо они располагались друг от друга в среднем на расстоянии всего пяти — десяти метров. Найденное место гнездования можно было определить как колонию только на основании криков, которыми взрослые птицы обменивались в ночи. Определить, каким образом птицы поддерживали контакты в течение дня, было невозможно, так как из-за неровностей поверхности ничего не было видно. Если и другие колонии разбросаны на таком обширном пространстве, то немудрено, что их почти невозможно найти. Чайки обладают хорошим ночным зрением, но каким образом им удается облачной ночью находить свое одиночное гнездо среди монотонных просторов на расстоянии шестидесяти километров от берега — остается навигационной загадкой. Это, несомненно, служит причиной крика чаек, когда они летят ночью домой. Птицы перекликаются со своим партнером, оставшимся в гнезде.
Я стоял и рассматривал чайку у гнезда с птенцами. На всем необозримом просторе долины с дрожащими в жарком мареве берегами лишь пыльные вихри создавали какое-то движение. Один из птенцов встал и зарылся головой в тело матери, спрятавшись под крылом, которым птица с нежностью прикрывала его. Она зевнула и взглянула на нас, моргнув глазом. Чайка будет находиться здесь целый день, пока солнце не поднимется к зениту и снова зайдет. Тогда она повернется навстречу двадцатиузловому юго-западному ветру, который внезапно задувает после полудня, принося облегчение от пятидесятиградусной жары. Не ранее чем в десять часов вечера вернется ее супруг с кормом для птенцов, а сама она до наступления рассвета отправится на целый день к морю.
Чайкам, конечно, очень благоприятствует отсутствие хищников в тех местностях, где они гнездятся, но почему они должны были развить эту способность к необычной ночной миграции на огромные расстояния? Ключом к разгадке могут быть скопления гуано и редкие находки мумифицированных морских птиц в залежах селитры. Возможно, серая чайка имела обыкновение гнездиться на берегах озер-«лагунас», изобилующих водорослями, где позднее и образовалась селитра (разумеется, до того, как эти озера оказались высоко поднятыми в Андах). Чайки продолжали гнездиться в том же месте, но море передвинулось.
фотографии
«Стык» между Атакамой и Тихим океаном представляет собой район, наверное, самого удивительного зоологического контраста на нашей планете. В пределах узкой полосы шириной в несколько метров почти абсолютно безжизненный песок сменяется богатейшими в мире океаническими водами, где рыба идет иногда плотными косяками, словно это сардины в банке, только головы обращены в одну сторону.
Есть существа, которые извлекают пользу из такого контраста: например, серая чайка. Кроме того, на всем протяжении скалистых берегов всегда можно видеть килехвостых игуан (Tropidurus), греющихся на солнце. Как только начинается отлив, игуана подползает к кромке воды, но лишь волна отступит, она тут же устремляется в гущу зеленых водорослей на полузатопленных скалах и набивает ими полный рот. Если дело идет успешно, она продолжает свою охоту, выискивая среди водорослей мелких ракообразных. Каждый раз, когда на скалы, пенясь, снова набегает волна, игуана бросается прочь, подняв хвост в воздух, словно маленький динозавр, обычно изображаемый на рисунках. Это рискованный способ добывать себе пропитание, и наблюдать его очень забавно.
Однажды вместе со съемочной группой я обедал в приморском рыбном ресторане и случайно столкнулся с другим примером подобного приспособления. Оазисный колибри (Rhodopis vesper) охотился на краю лужицы на скале, выискивая в морских водорослях что-то съедобное, по-видимому, морских беспозвоночных. В Арике две реки достигают побережья, и колибри здесь весьма обычны, но я никогда раньше не слышал о таких, что «ловят рыбу».
Даже в пределах тропической части Чили и Перу море удивительно холодное, и это подтвердит каждый, кто там купался. Течение Гумбольдта омывает все западное побережье Южно-Американского континента вплоть до мыса Кабо-Бланко, не доходя до границы Эквадора, где берег неожиданно поворачивает на северо-восток по направлению к заливу Гуаякиль.
Охлаждение вод объясняется не только скоростью течения — от пяти до десяти километров в час, но также и поднятием очень холодных вод из чрезвычайно глубокого Чилийско-Перуанского желоба на дне океана. Температура воды у Кальяо, порта, обслуживающего Лиму в Перу, фактически на три градуса ниже, чем у чилийской Антофагасты, находящейся на полторы тысячи миль южнее. Хотя течение имеет ширину всего около ста миль, оно оказывает решающее влияние на климат суши. На всем огромном протяжении береговой линии климатические и физические условия побережья одинаковы (точно так же, как если бы от Норвегии до Гибралтара климат и фауна оставались бы неизменными). Другого такого побережья в мире нет. Поднимающиеся из океанических глубин воды, чрезвычайно насыщенные солями и богатые микроорганизмами, представляют основу для образования пищевой цепи, благодаря которой существуют и знаменитые стаи птиц, производящих гуано, и рыбные богатства Перу, сделавшие ее за короткий срок самой крупной рыболовной страной в мире.
