«БАШНИ» ПАЙНЕ И ЛЕДНИК САН-РАФАЭЛЬ
Лед — главная сила, которая разрушает горные хребты. Один из самых доступных крупных ледников в Чили — Сан-Рафаэль, лежащий ближе всех к экватору и достигающий моря. Он находится на сорока двух градусах и сорока двух секундах южной широты. Обычно путешествие к леднику на лодке вместе с обратной дорогой занимает целую неделю — немалое время, затраченное ради нескольких часов пребывания около него. Но в тридцатых годах Чилийская железнодорожная компания предприняла безумную затею, построив здесь роскошный отель. Теперь от здания остались одни руины да заброшенная взлетная полоса.
Мне посоветовали заглянуть туда. Захватив с собой надувную лодку, мы вылетели из Копьяпо, лавируя между горами и облаками.
Сан-Рафаэль — просто остаток некогда существовавшего большого ледника. Но он все еще довольно внушителен. В своей передней части, где ледяной уступ поднимается на высоту от сорока до шестидесяти метров, его ширина достигает четырех метров. Сан-Рафаэль вытягивается в горах на двадцать пять километров — будто белая река течет по дну темной, поросшей лесом долины.
На высоте уровня моря снега не бывает, и поверхность ледника, не запорошенная снегом, представляла собой фантастическое царство остроконечных башенок и трещин, шпилей и ям, порожденных сжатием и таянием льда. Ледник стекает в большую, подверженную приливам лагуну шириной десять километров; перемычкой она почти целиком отделена от суши. В ней очень много айсбергов, плавающих среди многолетнего пакового льда. Не будь возвышающихся над ними темных гор, можно было бы подумать, что это Антарктика.
С нашей маленькой резиновой лодки ледник производил захватывающее впечатление. Он представлял собой скалы с абсолютно гладкими вертикальными стенами; темно-синего цвета, они напоминали цвет океана или высокого неба и были испещрены белыми, похожими на перистые облака полосами. Огромные блоки льда внезапно обрушивались в воду, образуя своего рода приливные волны и поднимая высоко вверх целые гейзеры брызг. Подо льдом, где целым потоком изливались талые воды, бурлил водоворот. Это еще больше усиливало ощущение тревоги. Казалось, море вот-вот закипит и загрохочет, а айсберги всплывут из-под ледяной скалы: их острые зубчатые пики вскидывались высоко вверх, крутясь и снова падая в кольцо белой пены. Эти подводные горы льда были прозрачны, как стекло, и имели зеленовато-голубой цвет. Мы несколько раз прошли на лодке прямо под отвесной стеной ледника, сняли ее на пленку, а затем осторожно пробрались через звенящие обломки льда, которые грозили пробить лодку своими острыми краями, к острову близ северной оконечности ледника. Он мог служить прекрасной точкой для съемки низвергающейся ледяной скалы.
Такие ледники движутся со скоростью несколько сот метров в год, и лед ежегодно стачивает подстилающую породу на два миллиметра, то есть на два метра в тысячу лет. Тысячелетие — мгновение по геологическому отсчету времени. Там, где поверхность острова когда-то покрывал лед, в породе остались прорезанные им борозды. Лед отбросил обломки в сторону сбегающего потока. На поверхности острова разбросаны валуны, камни и галька, обломки пород со стен ущелья: там их оставил отступавший лед. Некоторые обломки аккуратно лежали на выступах наклоненных скал, словно их положила чья-то рука. Многие имели круглую форму, что указывало на то, что они были обработаны потоком, текущим подо льдом. Удивительная смесь обломков самых различных пород: гранита, сланца, мрамора, базальта, каждый своего цвета и размера и «родом» из различных частей хребта.
С трепетным благоговением слушали мы симфонию ледника. Резкий, похожий на выстрелы треск и мощные раскаты грома были слышны на десять миль. Трудно было предугадать, какая часть глыбы обрушится следующей и когда это произойдет, хотя внешний угол наклона некоторых «башен» казался просто невероятным. Нас интересовали прежде всего хорошие кадры падающего ледника.
Осмотрев край ледника, мы возвращались в своей лодке назад, чтобы снять самую голубую часть льда при более выигрышном освещении. И тут я заметил, что одна особенно большая плита собирается упасть. Слабая «капель» из белых осколков льда уже бурно низвергалась по краям плиты. Мы продолжали приближаться.
фотографии
Лодка подошла уже почти на сто метров, когда лед начал падать. Буквально секунду мы смотрели, как с самого края стали обрушиваться маленькие кусочки льда, и Хью сразу включил свою камеру. Куб размером с четырехэтажный дом грохнулся в воду и всем своим прозрачно-голубым телом скользнул в белое кольцо брызг. Тут же, точно от взрыва, во все стороны дождем полетели осколки льда. Я продолжал медленно продвигать лодку в направлении к этому кольцу, пока не увидел впереди двигающуюся в нашу сторону сокрушительную пятифутовую волну. Еще секунду, как мне показалось, я не менял курса, чтобы дать Хью возможность закончить съемки, затем крикнул: «Держись!» — и, мысленно благословив наш мотор мощностью в двадцать пять лошадиных сил, дал стрекача от догонявшей волны. Оба мы были так возбуждены и взволнованы удачной съемкой, что никак не могли остановить нервный смех: ведь мы чудом избежали самого страшного.
Но трудность, как известно, заключается не только в том, чтобы «поймать» нужный кадр. В процессе создания фильма — начиная от первого кадра и кончая просмотром проявленного негатива — может подвести множество вещей. Даже крошечная песчинка в кадровом окне иногда губит кадр, и большинство продюсеров и операторов прошли через горькие разочарования. То забывали вложить пленку в камеру, то повреждали ее в лаборатории при проявлении, то она просто оказывалась украденной по пути в лабораторию. Наиболее важная обязанность лаборантов — как только пленка просмотрена, сразу же, безотлагательно, уведомить об этом по телеграфу. Но судьба часто забрасывала нас далеко от международных аэропортов и других цивилизованных мест, поэтому нам приходилось неделями ждать, пока можно будет отправить посылку с непроявленной пленкой. И в это время очень волнуешься: ведь понимаешь, что нельзя вернуться и все повторить сначала.
В фильме, снятом на Сан-Рафаэле, испорченным оказался один-единственный кадр, именно с падающим айсбергом, и все из-за статического электричества, которое оставило волнообразную голубую вуаль по обеим сторонам кадра. Словно электрические заряды от нашего возбуждения проникли в камеру, чтобы свести на нет все усилия. В фильме видно, как я быстро развернул лодку прочь от падающего льда — слишком быстро. Видимо, мозг в таких обстоятельствах работает в десять раз быстрее, чем обычно.
Следующий день был безветренным и солнечным. С погодой нам по-прежнему везло, хотя район этот известен высокой влажностью и гряда облаков висит над ним постоянно, и местный климат мягче, чем в горах Пайне, которые расположены более чем на триста миль севернее. Пробираясь среди айсбергов на резиновой лодке, мы подошли к северному, покрытому лесом берегу лагуны. Море было совершенно спокойным, и гигантские голубые горы плавающего льда выглядели перевернутыми на своем абсолютно симметричном отражении. Маленькие айсберги от таяния обрели самые причудливые формы: углубления с краями, острыми как бритвы, сверкали на солнце. Густая растительность подступала к ровной линии прилива, и берег был завален упавшими деревьями. Мы вытащили лодку на берег и почувствовали себя потерпевшими кораблекрушение.
Будто какая-то магическая сила, рожденная тропиками, перенесла нас на этот берег. Здесь была южная окраина дождевых лесов Вальдивии. Хаос, образуемый растительностью, казался совершенно недоступным; буйные заросли бука и лазающего бамбука окутали мхи и папоротники. Гигантские зубчатые листья гуннеры открывались, как у огромного ревеня, навстречу свету, льющемуся с берега; деревья увешаны красными цветами фуксии, кой-копии, дикой смородины, робкими цветами других растений — половина их мне неизвестна, — прятавшимися во мху. Все сочилось влагой и выглядело чудом рядом с огромными айсбергами, толпящимися у берега. Пара кольчатых зимородков — больших белых птиц с голубовато-серым хохолком и каштановым брюшком, с изящным белым воротничком — без умолку напевали друг другу серенады, сидя на своих насестах почти над самыми нашими головами.
Я воспользовался упавшим деревом в качестве мостика, соединявшего берег с лесом. Ствол его, покрытый длинным, почти десятисантиметровым мхом, исчезал в бесформенном моховом ковре, который предательски проваливался под ногами. Густые лишайники напоминали подводный мир. До слуха иногда доносился грохот ледника, но лес наполняли крики белохохлатой элении, занятой поисками насекомых среди ветвей (местные жители в подражание издаваемым этой птицей криков назвали ее «фью-фью»).
Птица, похожая на зарянку, в черной шапочке и с хвостом, торчащим прямо вверх, прыгала между стволами бамбука всего в двух метрах и с любопытством смотрела на меня. Она звонко хохотнула музыкальной руладой, но звук, казалось, донесся не спереди, а откуда-то сзади меня — не птица, а настоящий чревовещатель. Она исчезла так же внезапно, как и запела, и звук преследовал нас все время, пока мы бродили во влажном лесу. Это была чукао — один из видов семейства Rhinocryptidae, который можно встретить в Чили, и ее голос — самый характерный звук чилийского пейзажа. Снимать эту птицу чрезвычайно трудно, так как она всегда скрывается в густых зарослях.
Следующее утро, как только мы проснулись, встретило нас мелким нескончаемым дождем и низко нависшими над горами облаками. В один из коротких перерывов, когда дождь утихал, Хью снял чилийского огненношапочного колибри: он искал корм на кусте, полыхавшем яркими цветами, похожими на цветы жимолости. Эта необычная маленькая птичка добирается даже до Огненной Земли. Она обладает способностью впадать зимой в состояние оцепенения. Повиснув внутри густого кустарника, птичка проводит как бы в спячке самые холодные месяцы. Присутствие колибри еще больше создает иллюзию, будто ледник случайно обнаружен нами в тропическом лесу.
Точно в шесть часов мы услышали звук нашего маленького самолета: в бреющем полете он показался над лесом. Видимость была настолько плохой, что мы не рассчитывали на его прибытие. И вот мы снова устремились на север, оставив позади черные каналы-проливы и леса, которые так странно притягивают к себе каждого путешественника, сумевшего благодаря упорству и удаче преодолеть их.
