АРАУКАРИЕВЫЙ ЛЕС, КОНДОРЫ И ЦЕНТРАЛЬНОЕ ЧИЛИ
— Кошмар какой-то, — выдохнул он. Несмотря на опасность, мы оба были в восторге — ведь удалось отснять момент взрыва.
Вскоре к нам присоединились Кенан и Дональдо, и мы снова двинулись в путь, поочередно неся рюкзаки и штатив. В полдень, как и предсказывали местные жители, ветер нагнал облака, заклубившиеся вокруг нас. На вершине мне пришлось прикинуть по компасу, где идет дорога вниз. Очень легко сбиться с курса, ведь один склон ничем не отличается от другого. Между тем ветер усилился, и я решил поискать просвет в облаках, чтобы заснять еще один «сеанс» извержения. Преодолев последнюю гряду, мы оказались на краю кратера диаметром примерно пятьсот метров.
Гладкая сторона перевернутого основанием вверх конуса уходила под нами на внушительную глубину. И вот мы уже на высоте десять тысяч пятьсот футов. Спрятавшись от ветра под защиту краев кратера, мы снова ощутили тепло и решили отдохнуть, как вдруг почувствовали непреодолимое желание поспать. Все, кроме меня, погрузились в сон, а это вряд ли было разумно: измени ветер свое направление хотя бы на несколько градусов, и мы неминуемо оказались бы в ядовитых парах огнедышащего кратера. Я поспешно разбудил всех, хотя сделать это было нелегко. Вскоре последовало еще одно извержение. Теперь мы находились на уровне грозной вершины. Плотные облака целиком закрывали от нас происходящее, и оттого грохот казался особенно угрожающим.
Начался дождь. Капли ударялись о стенку кратера, клубившуюся паром: она была намного горячее, чем в фумаролах. Я решил подождать полчаса, пока не рассеятся облака. Вскоре прояснилось, и вулкан заговорил снова. Кадры получились превосходные.
Как только мы начали спускаться, пошел град. Сначала это только вызвало досаду, но постепенно ветер усиливался, раскаты грома все приближались, заглушая грохот кратера. Град припорошил покрытые лавой склоны. Надо было спешить. Спускаться по пористой пемзе легко — она амортизирует прыжки, и можно бежать неравномерными скачками, скользить, снижаясь с каждым шагом.
К тому времени, как мы преодолели спуск примерно на тысячу футов, град усилился еще больше, теперь он безжалостно колотил нас по шлемам и больно жалил руки. Мы возблагодарили судьбу, когда наконец без всяких приключений добрались до «джипа».
Городские власти, затратившие миллионы долларов на строительство лыжного подъемника на Чильяне, показались мне большими оптимистами.
Для подготовки сериала под названием «Полет кондора», естественно, нужно было отснять солидный материал об этих птицах в полете. Мне нравилось все, что отснял Хью в горах Пайне, но очень хотелось проверить, можно ли снять кондоров с воздуха. Я знал, что их пугает звук двигателя самолета или вертолета, и потому решил воспользоваться планером, который позволит максимально приблизиться к птице. (Этот летательный аппарат уже применялся при изучении хищных птиц в Африке.) Вскоре я встретился с инструктором планеризма в клубе Сантьяго, который заверил меня, что уже много раз летал рядом с кондором.
Мы отпустили буксирный канат на высоте три тысячи футов над уровнем моря и почти тут же набрали высоту у западных склонов скалы к северу от Сантьяго. Меня сразу же поразило, как близко мы летим к горам: наш современный немецкий планер почти касался своими длинными белыми крыльями кустарников, круг за кругом поднимаясь по спирали неровной воздушной дороги. Полет на планере в Андах — ни с чем не сравнимое ощущение.
Сначала я думал, как это великолепно — парить в горах, подобно кондору, и замирал, увидев, как иссушенные склоны предгорий уходят из-под крыла, уступая место белым пикам. Но спустя полчаса, когда высота незаметно удвоилась и мы парили на северо-восток в направлении новой гряды, меня уже не столько восхищал окружающий мир, сколько беспокоили завихрения в моей утробе. Непосредственно перед вылетом я принял меры предосторожности и не перегружал себя завтраком, но накануне вечером плотно поужинал с вином. И хотя с того времени произошло много событий, включая ощутимый толчок земной коры посреди ночи, мой желудок не забыл ужина.
Мы устремились к отвесной скале, имеющей форму полумесяца и высоту, согласно моей карте, шесть тысяч футов. Я разглядел, что ее поверхность, пониже мест гнездовий орлов или кондоров, пестрела белыми пятнами гуано. Потом мы попали в мощнейший воздушный поток. Стрелка вариометра остановилась на максимальной отметке скорости подъема — пять метров в секунду, и не успел я еще раз взглянуть на утес, как он остался далеко внизу. В течение полутора минут мы продолжали подъем со скоростью более восьми метров в секунду. Когда планер попадал в воздушные ямы, а затем снова шел вверх, его белые крылья гнулись, как перья. Я заметил, что в планере предусмотрено место для парашютов пилота и пассажира, и теперь стал понимать, зачем они нужны, но у нас их не было. На мгновение я увидел агуйю (Geranoaetus melanoleucus) — она парила вместе с нами в одном воздушном потоке, но потом мы разошлись в противоположных направлениях.
фотографии
На минутку я закрыл глаза, надеясь, что пройдет головокружение от постоянного вращения горизонта. Мы достигли высоты более десяти тысяч футов. Все мои планы относительно съемок, а также записей на магнитофон своих впечатлений улетучились. Вместо всего этого я попытался заснуть.
Со скоростью сто десять километров в час планер скользил к следующему непрерывному ряду пиков, все сильнее вращался горизонт, и все больше крутило у меня в животе. Неужели горизонт так никогда и не остановится? Я покрылся холодным потом. Причина — отчасти высота, отчасти непрестанные переходы от жарких солнечных лучей к холодной тени, но в основном — острый приступ воздушной болезни. Я наклонился над пластиковым пакетом. Мы снова были в ужасающей близости к скалам, и я подумал: как же, черт возьми, выбираться из этих котловин, если мы потеряем подъемную силу? Покружившись какое-то время над лыжным курортом Фарельонес, мы взяли курс на юг, чтобы преодолеть еще одну гряду.
Внезапно прямо перед собой я увидел кондора. Первое, что пришло в голову, — как странно смотреть на кондора сверху. Я заметил блики солнца на белой полосе оперения и тут же понял, что парящую птицу, как и нас, подбрасывают воздушные потоки. Снова меня потянуло к спасительному пакету. Какая блистательная, какая романтическая идея — парить на планере в Андах, и такое жалкое ее осуществление!
Кондор спланировал под нами и сел, устроившись в расщелине. Сделав круг, мы снизились, чуть не задев крылом скалу, отчего у меня внутри все похолодело, и пронеслись дальше. Я не смог заглянуть в расщелину. Ясно: этот метод съемок совершенно безнадежен. Пилоту слишком трудно притормаживать движение.
Через два часа двадцать минут мы приземлились, пролетев по прямой не менее ста пятидесяти километров, а если считать наши круги, то значительно больше. Да, я совершил полет в Андах в одном воздушном потоке с кондором, но... чувствовал себя совершенно разбитым.
В Шотландии местные жители называют канюка «орлом туристов», а в Андах орлов часто принимают за кондоров. Но тот, кто хоть раз видел парящего кондора, вряд ли спутает его с какой-либо другой птицей. Широкие прямые крылья с растопыренными на концах, как «пальцы», перьями, массивный клин хвоста и короткая шея создают характерный силуэт птицы.
Крылья, размер которых в расправленном состоянии почти два квадратных метра при весе птицы примерно до двенадцати килограммов, имеют слабую нагрузку, что так необходимо для медленного парения. Можно часами наблюдать и ни разу не увидеть, как кондор взмахивает крыльями, ведь птица делает это обычно или для того, чтобы оторваться от земли, или всего несколько взмахов. — чтобы снова перейти в планирование. Лишь однажды я видел группу кондоров, сильно взмахивавших крыльями: подгоняемые ветром, они спешили преодолеть Перуанское плоскогорье раньше, чем их настигнет буря. В воздухе птица движется с таким искусством и грацией, что забываешь, насколько безобразна и громоздка она на земле. Трудно также точно представить себе ее размеры. Впервые я по-настоящему понял, насколько громаден кондор, когда увидел его чучело на рояле в кабинете директора Чилийской музыкальной академии. Инструмент по сравнению с птицей оказался совсем маленьким.
Кондоры предпочитают просторные неприступные места в горах и избегают районов, часто посещаемых человеком. В небольшом количестве они обитают в Колумбии, но чаще всего их можно обнаружить в пределах той части континента, которая простирается к югу от экватора до мыса Горн. Кондоры не залетают севернее реки Риу-Негру (притока Амазонки), не бывают они и на прибрежных равнинах Аргентины, где проходит северная граница Патагонии, нет их также на морском побережье Эквадора и Колумбии. Зато часто кондоры наведываются летом на пустынное побережье Перу. В неволе кондоры выживали более пятидесяти лет, но о естественной продолжительности их жизни ничего не известно. Должно быть, она довольно значительна, так как молодые птицы приобретают «взрослое» оперение — с белым пуховым ошейником и белым пятном на второстепенных маховых перьях крыла, — только достигнув восьмилетнего возраста (до тех пор перья остаются коричневыми). Кондор живет сообществом, молодые птицы летают вместе со взрослыми несколько лет даже после того, как оперятся. В том, как они вместе клюют мясо на земле, есть определенный порядок, устанавливаемый взаимным касанием клювов. Вероятно, кондоры находят свою добычу исключительно благодаря острому зрению. Описывая широкие круги, они парят над горами и зорко следят как друг за другом, так и за землей. Когда один кондор видит падаль или чужую жертву, он тут же снижается, остальные быстро следуют за ним.
Высказывались предположения, что полет вдоль горных хребтов в восходящих струях воздуха способствует улавливанию запаха падали, но кондор, как оказалось, имеет слабое обоняние. Чарлз Дарвин провел несколько опытов, внесших ясность в этот вопрос.
Нескольких кондоров привязали, каждого отдельной веревкой, и рассадили в длинный ряд под стеной. Ученый проносил перед птицами на расстоянии трех ярдов кусок мяса, завернутый в белую бумагу. «Но птицы не обратили на это никакого внимания. Тогда я бросил сверток на землю на расстоянии не более одного ярда от одного старого самца; один миг он внимательно смотрел на сверток, но потом больше не обращал на него внимания. Я стал подталкивать сверток все ближе и ближе, пока он не коснулся клюва птицы; бумага мгновенно была яростно разодрана, и в этот же миг все птицы в длинном ряду стали биться и хлопать крыльями».
