ВУЛКАНЫ НА ЭКВАТОРЕ, МЕДВЕДИ, КОЛИБРИ И ТУМАННЫЕ ЛЕСА
На той стороне склона впереди нас еще никто не отважился побывать, уверял нас Хулио, и мы не сомневались в этом. По ту сторону реки Куйос простирался неисследованный район непроходимых лесов и альпийских лугов. Скользя и спотыкаясь, мы спустились по последнему скату и разбили лагерь у истока долины — в удобном, уютном местечке среди полилепсовых зарослей под скалой. Пока что дела шли лучше, чем я рассчитывал, и, конечно, полной неожиданностью было найти на склоне горы такое хорошее место для стоянки. Мы находились на высоте двенадцать с половиной тысяч футов.
Во время ужина Хулио рассказал нам все, что знал об очковом медведе. Только двумя месяцами раньше в один праздничный день он шел этой же дорогой на охоту. Как раз там, где почти совсем завязли наши лошади, он подстрелил белохвостого оленя, и тут же из ближнего укрытия бросился наутек медведь. За несколько месяцев до этой встречи он потревожил другого медведя, и тот убежал через долину, где мы теперь остановились. В другой раз намного ниже, в сторону ущелья реки Куйос, он видел медведицу с двумя резвящимися медвежатами и пытался подстрелить мать, чтобы поймать малышей. Хулио рассказывал, что, когда он выстрелил в мать, из кустарника выпрыгнул другой медведь — всего в двадцати футах от него; зверь, свернувшись клубком, покатился вниз с холма словно шар.
Хулио с обезоруживающим чистосердечием продолжал повествовать о том, что медвежатина по вкусу похожа на свинину, но доставлять тушу зверя домой нелегко: лошадь отказывается ее везти. Двумя годами раньше он убил двух медведей на другой стороне горы. Рассказы об убийстве животных мы слушали без удовольствия и изо всех сил старались убедить Хулио не убивать больше. Он также рассказал, как любопытны бывают по природе медведи, если не напуганы; они встают на задние лапы, чтобы иметь лучший обзор местности.
Самое лучшее, решили мы, — это спрятаться и вести наблюдение за долиной с выступа скалы возле лагеря.
После завтрака, карабкаясь на гору позади лагеря, я сразу же нашел пуйю, но более мелкого вида, чем пуйя Раймонди в Перу. Она была только что сломана у основания. Это показалось очень странным — неужели кто-то может есть эти розетки с кинжалообразными листьями, вооруженными на концах коварными шипами? Но медведь, оказывается, выдирает сердцевину розетки и ест основание листьев, точно так же как мы едим артишоки. Слева от меня лежала аккуратная кучка жеваных листьев, и можно было даже определить, где стоял зверь. Хулио сказал, что он был здесь три дня назад, а если судить по многим другим кучкам, то больше. Мы обрадовались — подходящее место найдено.
фотографии
Все утро мы с Хью наблюдали за долиной в бинокль, методически «обшаривая» склоны сверху донизу, но не увидели ничего более интересного, чем агуйя, подвергшаяся нападению каракары. Дональдо с Хулио отправились по правой стороне долины вниз по направлению к ущелью, чтобы осмотреть тропу, которую знал Хулио. По крутому склону она вилась в густых зарослях, как в туннеле. Медведи превосходно лазают по скалам. Дональдо и Хулио нашли свежие следы — отпечатки задних лап походили на детские следы, а передних — на следы пумы. Они наткнулись на только что съеденную пуйю — еще даже чувствовался запах медведя, — но в густых зарослях никого не было видно.
В полдень мы снова вели наблюдения со своего чрезвычайно удобного пункта. Дональдо и Хулио изучали соседнюю долину на востоке. Дональдо сообщил, что на съемки нечего и надеяться. С востока набежали облака, и после полудня пошел дождь.
В лагере было сыро и холодно, а развести огонь было невозможно из-за недостатка кислорода. Через день утром мы увидели какое-то движение на холме. Было решено два дня не спускаться в долину, а наблюдать только с холма, чтобы сохранять абсолютный покой.
Мы уже разглядели изжеванные пуйи и тропу, по которой через заросли продирались медведи. По очереди сменяя друг друга, два часа вели наблюдение. Даже в моросящий дождь было приятно сидеть, наполовину укрывшись, на нашем выступе и с высоты наблюдательного пункта, господствующей на местности, обозревать долину, любуясь красками цветов и деревьев, великолепием утесов и водопада. Всюду была жизнь; можно было смотреть на порхающих всего в двух футах от нас, среди цветков кустарника, колибри, слушать крик антипитты, меланхолично повторяющей три последовательно затухающие ноты. Я обнаружил, что моя наблюдательность растет с каждым днем, и казалось маловероятным что-нибудь упустить.
Главная трудность объяснялась недостатком у нас информации о поведении медведей, хотя нам очень помогли контакты с американским исследователем Бернардом Пейтоном, который начиная с 1977 года изучал их в малодоступных районах Перу. Очковым медведь называется из-за светлых пятен вокруг глаз, выделяющихся на темно-бурой или черной окраске. Этот медведь маленький: самец весит до ста сорока килограммов, самка — в два раза меньше. Из всего семейства медведей он, вероятно, наименее изучен, хотя содержится в неволе с 1949 года. Очковый медведь, как полагают, из западной части Венесуэлы перебрался через Анды в Боливию, а в Перу Пейтон обнаружил следы медведя в широком ареале — от прибрежной кустарниковой пустыни на высоте шестьсот пятьдесят футов над уровнем моря до парамос на высоте тринадцать тысяч шестьсот футов. Медведь был вожделенной мечтой каждого охотника на крупную дичь, и многие из них были убиты во время своих ежегодных миграций в затопляемые равнины Перу. В течение последних пятнадцати лет их там уже никто не видел.
Ирония, однако, заключается в том, что будущему очкового медведя угрожают не охотники, а главным образом местные жители, получившие наделы земли бывших крупных эстансий. Как и в случае с викуньей, это вторжение в сельскую местность — с тех пор как в 1968 году пришедшие к власти военные экспроприировали земли крупных эстансий — вызвало уничтожение больших ареалов обитания медведя, а порча посевов зерновых на новых полях, куда приходили кормиться животные, послужила причиной их отстрела. В безопасности животные находятся только тогда, когда обитают на отвесных, окутанных облаками и поросших лесом местах, таких, как верхняя часть нашей долины. Но в этих местах они селятся редко, предпочитая более открытые пространства.
Однако ничто не говорило о пребывании медведей, и мы приуныли.
На следующий день, в воскресенье, шел дождь. К девяти часам, когда облака рассеялись, кондоры улетели, но Хью заметил изжеванную пуйю, которая была цела днем раньше. Это, казалось, подтверждало самые неблагоприятные для съемки опасения: медведи кормились ночью. (Нам рассказывали, что для ночного сна они делают «гнезда» в кустарнике или на деревьях.) Таким образом, у нас было новое и волнующее доказательство их присутствия. Еще один день прошел впустую.
На следующий день, в полдень, прибыли Хулио и Хуан с женой. Мы с Хулио отправились через хребет, лежащий напротив, осмотреть склон, где видели раньше горного тапира. Возле его следов на тропе остался помет, а внизу у ручья была прогалина, где я надеялся получить кадр. (О горном тапире известно еще меньше, чем об очковом медведе, но мы не смогли разузнать о нем ничего нового.) На следующий день небо затянули низкие облака, они не собирались рассеиваться, поэтому мы свернули свой лагерь и отправились в обратный путь. У нас не было больше времени.
Целую неделю мы провели в сыром месте, но так ничего и не засняли. Больше всех был разочарован Хью. Впервые ему не удалось снять животных. Но ведь и сам Пейтон встретил только шестерых медведей за все свои пятьдесят четыре путешествия.
Самое загадочное из всего, что поражает в Андах, — это высокогорные луга Парамос с их ксероморфной растительностью. Окутанная туманами холодная холмистая болотистая местность поросла растениями, похожими на капусту, отдельными дернинами триффиса, розетковидными деревьями (роды Senecio, Espelatia и др.) высотой до пяти метров, родственными подсолнечнику или одуванчику. Серебристозеленые опушенные листья растут подобно букету из верхушки толстого стебля; отмирая, они свисают вниз, образуя на стебле мохнатое одеяние конической формы. Это делает растения, когда они издали вырисовываются в тумане, поразительно похожими на человеческие фигуры. Благодаря такой особенности они получили местное название «фрайле-хон», то есть «монашки».
Несмотря на то что растение произрастает в торфяных районах, где постоянно держатся туманы, его листья устроены так, чтобы собирать влагу и отражать чрезмерный свет — ведь в ясную погоду инсоляция на экваторе очень интенсивна. Нам удалось побывать в Парамос-дель-анхел, где нашему взору представилась полная экспрессии картина: через уходящие черные тучи вдруг прорвались лучи солнца, живописно осветившие растения на переднем плане. В этой области обитает множество кроликов и охотящихся на них андских лисиц (Dusicyon culpaeus).
Вероятно, самой замечательной группой птиц, представители которой встречаются исключительно в Северной и Южной Америке, являются колибри. Эти птицы достигают наибольшего разнообразия в умеренных и субтропических лесах Анд: в Эквадоре их насчитывается по крайней мере не менее ста двадцати девяти видов. Даже в саду нашего отеля в Кито мы смогли снять на киноленту несколько красивых видов, включая эффектного чернохвостого пажа с необычайно длинным раздвоенным хвостом. Природа редко одаривает нас столь очаровательными сценами, какие можно наблюдать, когда видишь колибри, «работающих» в саду или «принимающих водный душ» в лучах солнца. Любопытно, что основная окраска перьев колибри — как правило, черная или красновато-коричневая — меняется под воздействием рефракции света. Вот почему лишь при определенном угле падения лучей проявляется игра красок колибри, придающая им сходство с драгоценными камнями.
