«БАШНИ» ПАЙНЕ И ЛЕДНИК САН-РАФАЭЛЬ
Если вы хотите знать, как выглядел ландшафт преконтинента Пангеи около двухсот миллионов лет назад, посмотрите на южноандские болота. Они опасны глубиной своих трясин, и краски здесь буквально состязаются между собой: желтые, зеленые, ржаво-красные сфагновые мхи перемешиваются с группами белесоватого лишайника и гроздьями ягод пернетты и живописно контрастируют с неподвижными водами синих озерцов.
Между горами и скоплениями обломков, отторгнутых от гор ледниками, лежат озера. Их цвета также удивительны: они переливаются молочно-голубыми оттенками благородного опала. Это вызывается тем, что вода содержит мелкие частицы наносов во взвешенном состоянии — характерная особенность ледниковых озер. Ярко-голубые озера окаймлены бахромой плодородных почв, на которых растут леса карликового бука: их короткие перекрученные стволы склонились над пологом изящных папоротников и белых фиалок. Стволы как живых, так и мертвых упавших деревьев одеты мхом, а на верхних сучьях нашли себе опору похожие на белую омелу мизодендроны. Они стали оранжево-красными от свечения крошечных ягод земляники, растущей во мху на упавших стволах. Но самое потрясающее растение — оуризия: она растет только в тех местах, которые постоянно увлажняются брызгами водопадов. Длинные изящные ярко-красные колокольчики, усыпанные бриллиантовыми капельками, беспрестанно покачивают своими головками в воздушных потоках, рожденных водопадом.
В укрытых от ветра долинах растут прекрасные леса из листопадного высокоствольного бука. Это дерево может достигать ста футов в вышину и двадцати в окружности, но в местах, открытых ветрам Пайне, кроны их под натиском штормов обычно пригнуты вниз, а в траве лежат высохшие и выветрившиеся останки поверженных гигантов.
Для тех, кто привык к чистым лесам, где упавшие деревья убираются на топливо или ради порядка, эти леса чрезвычайно труднопроходимы. Упавшие стволы сильно затрудняют продвижение вперед: можно идти только вверх или вниз по склону — в направлении упавшего дерева. Однако такие завалы служат прекрасным убежищем для животных.
По сравнению с европейскими лесами здешние леса отличаются непривычной тишиной, нарушаемой только шумом ветра в листве. Птицы поют мало, но вы можете услышать трель южноамериканских крапивников и громкое насмешливое щебетание шипохвостой райадито.
Эту храбрую маленькую птичку можно назвать хранительницей леса. В поисках насекомых она прокладывает себе путь среди ветвей, цепляясь к ним обычно так, что висит вниз головой. Когда проходишь мимо ее любимого дерева, она слетает вниз в двух метрах от вас и громко бранится, предупреждая лесных обитателей о вашем появлении.
Стволы многих сухостойных, но еще не упавших деревьев покрыты стежками конусообразных углублений, словно их прошила гигантская швейная машина. Это следы работы Магелланова дятла. Хью уже заприметил пару чилийских дятлов по их характерному волнообразному полету, но Магелланов дятел намного эффектнее. Величиной приблизительно с галку, он почти целиком черного цвета, только у самца ярко-красные голова и грудь.
В один из ветреных дней Дональдо все утро безуспешно пытался записать крики гуанако, а Хью никак не мог установить свой телеобъектив, чтобы снять кондоров, паривших над хребтами, поэтому ему пришлось засесть в своем укрытии на вершине холма на целых пять часов, и, как оказалось, всего лишь ради двух кадров.
Днем мы с Дональдо занимались поисками дятла в том месте, где накануне вечером Дональдо мельком видел его перелетавшим через тропу. Это была живописная, похожая на парк лесистая долина, но, как и многие другие места в горах Пайне, она лет двадцать — тридцать назад горела — тогда здесь была овцеводческая ферма. Теперь долина завалена упавшими деревьями, причудливо изогнутыми и полусгоревшими. Бук нотофагус горит лучше любого другого дерева. Из его даже самых свежих зеленых веток можно быстро развести прекрасный походный костер, но, к сожалению, это его свойство способствовало уничтожению прекрасного леса, причем на огромных площадях. В этих местах он начинает постепенно восстанавливаться, но во многих районах благоприятные условия обитания птиц, таких, как Магелланов дятел, исчезли навсегда.
«Стежки» из ямок, продолбленных дятлами, были повсюду вокруг нас, однако мы никак не могли увидеть или хотя бы услышать самих птиц. Мы стучали по деревьям, имитируя стук их клюва, прислушивались и снова начинали искать. Но вот я заглянул под изогнутое упавшее дерево, и лес словно ожил. Огромная коричневая сова, бесшумно взмахивая крыльями, пролетела в нескольких дюймах от меня. Она уселась на дереве, в двадцати метрах поодаль, и совершенно слилась с листвой, видны были лишь желтые глаза.
В тот вечер, возвращаясь по дороге обратно к нашему ночлегу, я предложил заснять по крайней мере один кадр с совой. Взяв снаряжение, мы пошли вверх по склону долины; эта работа оказалась слишком тяжелой для единственного кадра, который мы еще не были уверены, удастся ли нам получить: вряд ли сова так долго оставалась на прежнем месте. И тут нам снова повезло.
Неожиданно мы увидели две пары изумрудных попугаев, сидевших на пне прямо перед нами. Увидеть попугаев рядом с ледниками — так же необычно, как обнаружить пингвинов в пустыне, но одинаково возможно, ведь этот попугай обитает даже на Огненной Земле. Наши две пары были слишком поглощены друг другом, чтобы обратить на нас внимание. Они чистили друг другу «лицо» и шею, потчевали друг друга вкусными лакомствами, найденными в пне, прижимались и терлись плечами. Внезапно, к моему удивлению, пары поменялись партнерами и продолжали прихорашиваться, а затем, уже, по-видимому, окончательно решив, что предпочитают все же первоначальных партнеров, возвратились к ним снова.
фотографии
Немного дальше вверх по долине Дональдо обнаружил следы пребывания скунсов — в том месте, где они копали землю. Почти сразу же мы увидели мамашу с двумя малышами. Их пушистые хвосты переливались в лучах уже клонившегося к закату солнца, и трудно было определить, где кончается один и начинается другой, когда зверьки, обнюхивая все вокруг, продвигались среди бледно-желтых анемонов и белых звездочек орхидей, рассыпавшихся в траве. Они исчезли под большой скалой, но мы уже услышали постукивание дятла, и такое громкое, словно работал дровосек. Вскоре показалась элегантная чернобелая самочка, порхающая в волнах зеленой листвы. Она тут же уселась над моей головой. Я замер. И тут я увидел отверстие дупла. Самочка стрелой влетела туда покормить своих птенцов. Теперь появился самец. Вместе заготавливая корм, они перекликались громким, немелодичным двойным клекотом и стучали по деревьям с силой, от которой, казалось, у них может разлететься голова. Лающие звуки разносились во все стороны, и самец нет-нет да и вскидывал свою огненно-красную голову, чтобы заглянуть в продолбленную дырочку блестящим желтым глазом, и снова возобновлял удары.
Ветер шумел в верхушках деревьев, оглашаемых резкими криками дятлов, а сова все еще сидела, уставившись в одну точку, — точно в таком же положении я оставил ее два часа назад. С верхней части долины открывался великолепный вид на бирюзовое озеро Норденшельд с горами Пайне на заднем плане.
Судьба нам подарила удивительные полчаса, и все неудачи дня были тут же забыты — еще один пример непостоянства Патагонии. Дональдо побывал здесь еще раз утром, на рассвете, надеясь записать крики дятлов при утихшем ветре, и на этот раз он даже увидел пуму.
Мы провели в парке около восьми дней и большую часть времени снимали то кондора, то гуанако.
Гуанако, дикий «кузен» ламы и альпаки, родственник верблюдов, — один из наиболее успешно расселившихся из Северной Америки видов млекопитающих, который когда-то перешел Панамский перешеек, соединивший два континента. Любопытно, что родственники гуанако, вымершие в Северной Америке, сохранились до нашего времени во всем горном поясе Анд и на западном побережье Южной Америки — в зоне от уровня моря до высоты тринадцать тысяч футов. Кроме пумы — врага гуанако — не многие животные поднимаются выше этой границы. Самый большой враг гуанако — человек, и с появлением ружья численность этих животных стала быстро сокращаться, а во многих прежних местах своего обитания гуанако исчезли совсем. Только за последние десять лет положение несколько улучшилось в районах, находящихся под защитой закона, особенно на Огненной Земле и в парке Пайне.
Гуанако играли большую роль в жизни индейцев она и техуэльче: это животное давало им мясо, шкуры и кость для изготовления орудий труда и домашней утвари. Антонио Пигафетта в 1520 году первым из европейцев увидел гуанако. Его показали индейцы, которые были им названы патагонцами, то есть «большеногими», так как на ногах у них были мокасины из шкур гуанако (отсюда и возникло название Патагония).
Когда мы увидели самцов гуанако, которые стояли в геральдической позе на вершине холма, резко выделяясь на фоне синих гор, мы поразились не столько их необычному виду, сколько грациозности животных. Мягкие, темного цвета уши, украшенные белой каймой, прямо стоящие над огромными карими глазами, в которых как бы застыл вопрос, придавали им постоянно удивленный вид. Каждый самец — вожак — имеет свою семейную группу: взрослых самок и годовалых животных, которую он держит на строго ограниченном участке, тщательно охраняет, наблюдая за ней с какого-либо высокого места. Слух у гуанако удивительно тонкий, и я хорошо помню, как в лесах Огненной Земли мы узнавали о присутствии гуанако по неожиданному резкому ослиному крику, напоминавшему взрыв смеха. Крик обрывался мгновенно, и так же мгновенно бесшумно исчезали животные.
Двадцать лет назад в районе гор Пайне нельзя было встретить ни одного животного. Ныне же гуанако в этом парке можно видеть повсюду, и мы легко подходили к ним на расстояние около ста ярдов. Но теперь наши трудности были связаны не с животными — их уже не надо было искать, — а с ветром, чье охлаждающее и иссушающее воздействие способствовало появлению «бугристой» растительности, состоящей из подушковидных растений. Такая форма произрастания помогает растениям удерживать тепло и влагу, но идти по ним, как оказалось, было сущим мучением. Для гуанако же это не было проблемой. Снабженные мягкими подушечками ноги животного позволяют ему легко и грациозно прыгать вверх по крутым склонам.
Была весна, и большинство птиц в парке или уже обзавелись птенцами, или еще только выводили их. Было забавно наблюдать, как дюжины две крошечных птенцов нанду Дарвина (или малого нанду) торопливо семенили позади своих длинноногих родителей.
