ТЕЧЕНИЕ ГУМБОЛЬДТА И ПУСТЫНЯ АТАКАМА
Залежи руды сконцентрированы на площади шириной от двадцати до восьмидесяти, длиной семьсот километров и расположены на высоте от одной до двух тысяч метров над уровнем моря. Месторождение занимает краевую часть существовавшего здесь озера или глубокого рукавообразного морского залива до того, как произошло тектоническое поднятие земной коры. Селитра залегла в нескольких сантиметрах под покрывающей породой пластом мощностью до пяти метров. Как она попала туда — по-прежнему спорный вопрос, но большинство солей легко растворяются, и совершенно очевидно, что сохранились они благодаря пустыне.
Согласно одной теории, они имеют вулканическое происхождение и образовались под воздействием кислот, поступающих из магмы. Другая теория утверждает, что когда-то берега больших соленых лагун оказались покрытыми обширными скоплениями гуано — помета морских птиц. Со временем гуано разложилось, и образовалась селитра. Небольшие количества гуано действительно были найдены на месторождениях селитры, но против этой теории имеется серьезный аргумент — месторождение не содержит фосфата кальция. Маловероятно, что этот нерастворимый компонент гуано исчез, тогда как растворимая натриевая селитра осталась. По другой гипотезе, «каличе» произошла от разложения огромных масс водорослей, что растут в лагунах, подверженных приливам. Незначительные остатки водорослей, которые иногда находят в селитре, а также присутствие больших количеств йода говорит в пользу этого утверждения.
Чили и сейчас добывает в этом районе до двух третей мирового производства йода. Большинство мелких нерентабельных предприятий прекратили свою деятельность после того, как в Германии, оказавшейся в период первой мировой войны отрезанной от чилийской селитры, был изобретен метод синтезирования аммиака. Но теперь, когда цены на нефть постоянно растут, оставшиеся в пустыне заводы получили новый импульс к жизни.
В пустыне по-прежнему можно делать ставку на минеральные богатства. Три года назад компания «Сент-Джо» приступила к разведке недр Анд в долине Элквей, всего в нескольких часах езды к северу от Сантьяго. Было известно, что в местечке под названием Эль-Индио имеется месторождение какого-то минерала, ко какого — никто не знал. В конце концов была найдена руда, из тонны которой получают восемь килограммов чистого золота. Говорят, что только при прокладке дороги и земляных работах по сооружению опор для мостов компания получила такое количество золота, что сумела полностью финансировать обустройство рудника. Грузовики здесь возят руду в сопровождении эскорта охраны с пулеметом и специальной машиной-подборщиком на случай, если руда упадет на дорогу. Полагают, что это самая богатая обособленная золоторудная шахта в мире.
Одиночество поисковика, пересекающего безжизненную пустыню, ночью иногда нарушается самым мистическим образом. В некоторых глубинных районах пустыни вдруг раздается хлопанье крыльев и слышатся странные раскаты смеха, особенно когда на землю опускается туман «каманчака». В 1936 году Г. С. Мерфи писал в своей классической работе «Морские птицы Южной Америки»: «Морские птицы еще не точно определенных видов иногда делают свои гнезда в сухих и узких ущельях, выходящих в пампасы с залежами селитры. Старик абориген рассказывал об одном виде «чайки» — местные жители называют ее «гарума», которая гнездится там. Взрослые птицы возвращаются только ночью, принося рыбу, и их крики слышны в темное время суток. Несомненно, это буревестники». Мерфи не знал, что гарума — местное название серой чайки (Larus modestus), самой обычной для побережья Тихого океана — от Перу до Центрального Чили. Он также не знал, что А. У. Джонсон, позднее написавший книгу «Птицы Чили», так заинтересовался причиной отсутствия гнезд этой птицы на берегу, что в 1919 году отправился в пустыню отыскивать их гнездовья. В результате он установил, что серая чайка — единственная птица, которую в любое время года можно видеть на побережье, хотя она никогда не гнездится там.
С тех пор большая часть научных наблюдений, касающихся этой птицы, гнездящейся в не свойственной чайке природной среде, проводилась в огромной колонии к востоку от Серра-Колупо, близ Педро-де-Вальдивия, примерно в двадцати милях от селитрового порта Токопилла. В 1942 году из колонии было вывезено на грузовиках тридцать тысяч яиц для продажи в Токопилле. Из этого следует, что колония, по-видимому, была очень большой, но такие опустошительные рейды нанесли ей тяжелый урон, и в настоящее время она покинута птицами.
Мне очень хотелось заснять эту чайку, ведь она ухитряется высиживать и выращивать птенцов в пустыне, где жара на поверхности достигает пятидесяти градусов. На пустынном побережье в полосе прибоя кормятся сотни тысяч чаек: они выхватывают прячущихся крабов из песчаных норок, обнажаемых убегающей волной. Тем не менее, когда в октябре 1980 года я прибыл в Антофагасту, никто не знал ни одного гнездовья. Благодаря Джону Флемингу, который работал на местной телевизионной станции, а кроме того, помогал съемочной группе Би-би-си создавать фильм «Путешествие Чарлза Дарвина», я был представлен профессору Карлосу Гуерре из отдела океанологии Чилийского университета. У профессора были кое-какие планы относительно серой чайки, и в надежде найти места ее гнездования он дал объявление в местной газете. Пришло одно письмо, в котором говорилось, что его автор в 1930 году работал на предприятии близ поселка Палестина, где железная дорога, идущая с юга в Икунку, пересекает железнодорожную линию Буэнос-Айрес—Антофагаста. Там он частенько слышал крики гарумы и находил ее гнезда. Казалось, зачем рисковать и доверять сообщению пятидесятилетней давности; к тому же, взглянув на карту, я понял, что Палестина отстоит от побережья на пятьдесят миль. Едва ли чайки еженощно могли летать так далеко от побережья. Однако Джонсон в своей книге писал, что гнезда чайки обнаруживались в шестидесяти километрах от берега — близ Агуас-Бланкас. Я убедил профессора Гуерру обязательно обыскать и другие места и, чтобы пополнить его бюджет для продолжения работы, дал денег на бензин для его «тойоты».
фотографии
В январе я вернулся со съёмочной группой. Карлос Гуерра три ночи провел, прочесывая участок в районе Сьерра-Палестина, прежде чем обнаружил признаки (в том числе яйцо) колонии. Все утро мы снимали серую чайку: как она кормится, летает и даже спаривается на побережье, затем поднялись на крутой холм за Антофагастой, где начиналась пустыня. Сначала мы ехали по основному шоссе рядом с железной дорогой на Каламу, но потом свернули вдоль дороги на Буэнос-Айрес, минуя станцию О’Хиггинс. «Станция», конечно, слишком громкое название для деревянного домика с заботливо ухоженным зеленым палисадником, таким чуждым в этом суровом одиноком поселке.
На карте полумиллионного масштаба проселочная дорога, начиная от станции, почтительно обозначалась как дорога В-475, но в действительности она представляла собой едва различимую тропинку среди пустыни, пересеченную бесчисленными необозначенными тропами. Проедешь однажды по пустыне, и даже спустя двадцать лет следы остаются такими же четкими, как если бы вы проехали вчера. В общем район является «Музеем передвижений человека», причем к тому же очень беспорядочных. Карлос повел нас по не обозначенному на карте танковому полигону, изрытому воронками от снарядов (к счастью, в тот день он бездействовал), и далее через солончак — Салар-де-Навидад. Дул сильный западный ветер, и, когда машина тряслась по ухабам на малой скорости, мы задыхались в облаках пыли.
Поверхность солончака выглядела так, словно была вспахана, к тому же изобиловала белыми наростами. Карлос объяснил, что соли в земле абсорбируют воду туманов и «растут» вверх, создавая неровную поверхность.
После двухчасовой езды по слепящей необитаемой пустыне мы снова выехали к заброшенной станции железной дороги, когда-то служившей базой для бригады технического обслуживания. Резервуар для воды, два здания и вывеска: «Льянос». Войдя в одно из зданий, мы увидели двух железнодорожных служащих, устанавливающих для нас переносной телефон на случай крайней необходимости, о чем я хлопотал утром в Антофагасте (они приехали дрезиной). Нас проинструктировали, как передавать сигналы комплексного кода азбуки Морзе, чтобы вызвать О’Хиггинс. Затем мы помчались в Палестину — еще двадцать километров. Там стоял великолепный, брошенный на произвол судьбы железнодорожный вагон образца 1900 года с крытыми тамбурами на обоих концах; его-то мы и решили использовать в качестве своей базы и защиты от беспощадного ветра.
«Обетованная земля» представляла собой широкую неглубокую долину, протянувшуюся примерно на пятьдесят миль. По краям ее окаймляли невысокие горные вершины, сглаженные длительной работой ветра. Тот же самый ветер, неизменно задувающий со стороны моря каждый день после полудня, начисто вымел пыль со дна долины, и она была усеяна бесчисленным множеством угловатых серо-бурых камней осадочной и базальтовой пород. Они слегка сцементировались на месте — возможно, под воздействием солнца, которое за тысячелетия прожарило обнаженную поверхность, придав ей более темный цвет, чем подстилающий песок. Это место находится почти на тропике Козерога, на высоте тысяча шестьсот футов над уровнем моря.
Пока Дональдо устраивал наш лагерь, мы с Карлосом отправились на машине по пустыне к горе Серро-Палестина. Поверхность здесь довольно твердая, но нам пришлось придерживаться более мягких участков и остерегаться извилистых, с отвесными краями канав, которые в течение нескольких последних тысячелетий были проложены капризными дождями. Мы нашли давние следы Карлоса и двигались по ним, затем Карлос сориентировался по компасу, и с полмили мы прошли пешком. Около пирамиды из камней он указал мне на яйцо в бледную крапинку. Я сразу сообразил, что оно испорченное, ведь без защиты ничто живое не сохраняется в таком пекле. Я поднял и встряхнул яйцо — да, так оно и оказалось.
Кругом ни единого признака чайки. Выходит, мы проделали такой большой путь от Сантьяго всего-навсего ради того, чтобы снять одно-единственное тухлое яйцо. Сможем ли мы найти что-нибудь еще за два дня, остававшиеся до отправления в обратный путь? И тут, когда я пошел положить яйцо назад в голую выемку гнезда, большой птенец бросился прочь у меня из-под ног. Я был потрясен. Никаких следов взрослой птицы, ничего, кроме ветра, камней и заходящего солнца, и вдруг... Мы поспешно удалились. Я не хотел лишать птенца последних и без того малых шансов выжить.
В десять часов вечера мы возвратились в это место по своим следам и, когда уже не смогли больше ехать, оставили машину с невыключенными габаритными огнями для ориентира, сами же, разделившись на две пары, отправились в радиальных направлениях на поиски птиц.
