УМЕРЕННЫЕ ДОЖДЕВЫЕ ЛЕСА И ВУЛКАНЫ ЮЖНОГО ЧИЛИ
Вулканический и озерный край Южного Чили был заселен, главным образом немецкими иммигрантами, менее столетия назад. Переселенцы вырубили бамбуковые чащи и понастроили свои деревянные, баварского типа фермы, особенно нелепо выглядевшие рядом с белыми конусами вулканов. Я зашел подстричься в обветшалый, обшитый сосновыми досками салон. Он был обставлен плевательницами и весь залеплен выцветшими меццо-тинто с изображениями воздушных боев времен первой мировой войны и индийских принцесс, застигнутых тропическим ливнем. Парикмахер-немец, подагрического вида старец, поворачивал мое кресло так, что я попеременно видел то расчески со сломанными зубьями, то воздушные бои.
«Жарища. У туристов в кармане пусто,— сокрушался он по-испански, предлагая мне немецкий журнал. — Нужна еще одна мировая война — слишком много людей».
Я подумал о вулканах над нами.
Анды — молодые высокие горы, а потому они изобилуют многочисленными реками, бурно бегущими с крутых склонов в долины. Само слово «Анды» происходит от перуано-испанского слова «анденес», обычно применявшегося для обозначения террас, которые ступенями спускаются по склонам гор вокруг древних индийских сельскохозяйственных центров (террасы устраивали, чтобы получить ровные участки для земледелия). Многие реки имеют шоколаднокоричневый цвет от отложений, вымываемых в горах, но там, где вода чистая и образуются белопенные пороги, поселяется чудесная птица — шпорцевая утка (Merganetta агmata). Индейцы она, которые были чрезвычайно тонкими наблюдателями природы и искусными охотниками, всегда восхищались проворностью этой утки, живущей только там, где кругом «белая» вода; недаром ее именем они называли самых ловких своих лекарей. Я знал, что птицу не так-то легко будет заснять, тем более что ее все еще нет-нет да и постреливают на жаркое.
Мы нашли семейство этих уток в реке Петра, в изумительно красивом местечке у подножия вулкана Осорно. В жаркое полуденное время черные от лавовой пыли потоки мчатся по склонам вулкана; родившись от таяния снеговой шапки, они стремительно низвергаются в реку черными водопадами.
Шпорцевая утка кормится исключительно личинками веснянок, поэтому она живет в быстрых реках с валунами, где в белой от пены воде и живут эти личинки. Утки редко летают и никогда не удаляются от реки, в которой проводят большую часть времени. Они или спят, сидя на скалах, или охотятся среди водорослей в воде с помощью специально приспособленного гибкого, словно резинового, клюва. Они обладают удивительной способностью противостоять течению и могут двигаться против него — и над, и под водой — со скоростью три метра в секунду. Временами утки бегут по поверхности, лавируя между водоворотами, и делают это самым искусным образом, экономя энергию. Птицы имеют конусообразное тело, жесткий скошенный хвост, который они используют в качестве «опоры» на скалах, где приходится сопротивляться сильному напору воды, большие ноги и совершенно необыкновенную окраску. У самца — белая голова с черными полосками и яркий розовато-красный клюв, у самки — серая головка и ржаво-коричневая, цвета корицы, грудка. Восхитительное зрелище, когда пара этих живописно окрашенных птиц безмятежно плавает в водоворотах ниже уступа, в то время как выше него вода поднимается на полметра. От долгого созерцания мелькающей воды начинает кружиться голова.
Самое удивительное — это способ, каким утята выходят в мир из своего гнезда в расщелине скалы над рекой. Можно наблюдать, как они иногда падают из гнезда с восемнадцатиметровой высоты на скалы, но тут же как ни в чем не бывало вскакивают на ноги и сразу бросаются в кипящие буруны. Яйцо утки необычайно крупное, что позволяет вмещать ее непомерно большие ноги; птенцы, сразу же после того как вылупятся, способны соперничать с родителями в скорости движения среди бурунов.
Три дня, которые мы потратили на съемку, оказались мучительными из-за бесчисленного множества огромных слепней. Черно-оранжевые, мохнатые, величиной со шмеля, они нападают при первом же случае. Их особенно привлекали коричневые свитера и синие джинсы. Летали они неуклюже, но зато были в таком количестве, что могли свести с ума, тем более что мы старались не шевелиться, чтобы не спугнуть уток. К счастью, слепни держались вдали от душного темного укрытия Хью, но Донапьдо однажды убил сто тридцать семь слепней за полчаса, разрезая их пополам охотничьим ножом, как только они садились ему на запястье. Никому не известно, куда они прячутся ночью или как протекает их жизненный цикл. После первого сильного ливня они исчезли.
В путешествии по материковой части Чили одним из моих главных консультантов был Луис Пена. Лучо, как мы его звали, энтомолог. Но это был необычный энтомолог—его интересы выходили далеко за рамки не только его узкой специализации — жуки-чернотелки, но даже и вообще мира насекомых. Еще совсем молодой человек, он сопровождал самые разные зоологические экспедиции в Чили и помогал им. Чилийцы очень мало путешествуют по своей стране, но Лучо прекрасно знал ее и обладал поистине энциклопедическими познаниями. Его интересовало все — от мух до золотых приисков.
фотографии
Пока я оставался на острове Чилоэ, мой помощник режиссера Кинан Смарт работал с Лучо и другим оператором, Роджером Джекманом, в одном из излюбленных мест Лучо — на побережье около вулкана Осорно. Оно находилось в четырехстах пятидесяти милях севернее лесов Сан-Рафаэля, и, хотя там теплее и несколько суше, в основном это был тот же влажный лес Вальдивии. Роджер Джекман уже отснял лягушку-риподерму Дарвина для серии «Жизнь на Земле» Дэвида Эттенборо, сумев запечатлеть также ее удивительный способ выращивания потомства. Самцы этой лягушки заглатывают, будто «съедают», оплодотворенные икринки, а на самом деле держат их в своем необычайно вместительном горловом мешке до тех пор, пока лягушата не разовьются и не начнут сами выпрыгивать изо рта родителя. Мне хотелось заснять приемы защиты этой сугубо местной лягушки, показать, как она прыгает в воду, впадает в состояние оцепенения и уплывает прочь — на спине, выставив наружу свой ярко-оранжевый животик, что помогает ей маскироваться под опавшие листья бука нотофагуса. В лесу было так много разнообразных лесных существ, что мне захотелось, чтобы Роджер —специалист по фотографированию насекомых и мелких млекопитающих — заснял их. Главная проблема заключалась в том, чтобы поймать их и сохранить живыми.
Когда я и Кинан вместе с Лучо вышли на разведку, эта проблема стала еще очевидней. Метод коллекционирования, который применял Лучо, был предназначен для добывания музейных образцов. Лучо очень преуспел в ловле насекомых, но все они, будучи пришпиленными иголками, быстро оканчивали свою жизнь, причем в невообразимо больших количествах. Лучо рассказал, что однажды продал в музей Сан-Паулу в Бразилии коллекцию из сорока тысяч мух (что там, в Сан-Паулу, будут делать с сорока тысячами мух — это уже другой вопрос).
Впервые мы поняли, что нам не миновать хлопот, когда поймали много ящериц. Лучо заверил нас, что они прекрасно хранятся в пластиковых пакетах. Так полагали и мы до тех пор, пока, коротая время за ужином в легком фургоне Лучо, по стеклам которого лились струи дождя, я не увидел ползущую ящерицу на занавеске. Оказалось, все до единой наши пленницы исчезли. Подобное у нас уже происходило с крупными эффектными пауками. Найдя беглецов, мы радостно затолкали их в пластиковые пакеты, а спустя некоторое время извлекли их оттуда печально скрючившимися, с оторванными лапками. Я видел, как Кинан и Лучо пытались поймать редчайшее млекопитающее — чилийского крысовидного опоссума (Rhyncholestes raphonurus).
Когда в 1493 году мореплаватель Пинсон после своего эпического, вошедшего в историю географических открытий плавания вместе с Христофором Колумбом в Вест-Индию возвратился в Испанию, он подарил испанским монархам — Фердинанду и Изабелле — пушистого зверька, не больше кролика, обладателя длинного хвоста. Зверек мог обвить им ветку для лучшей опоры, и что еще более удивительно — на животе у него находилась сумка с множеством сосков, в которой обитали крохотные малыши. Это животное — обыкновенный опоссум — было первым сумчатым, с каким познакомилась Европа. Их детеныш рождается примерно уже через двенадцать дней и в таком неразвитом состоянии, что черты его тела почти неразличимы. Эти зародыши на своих рудиментарных конечностях карабкаются в сумку, где ухватываются за сосок и продолжают свое развитие.
В Южной Америке еще сохранилось около семидесяти видов опоссумов, что является хорошим примером радиального возникновения многих видов от одного основного вида животного, когда имеется целый ряд различных сред обитания. Самый редкий из опоссумов — чилийский крысовидный опоссум, открытый в двадцатых годах нашего столетия и известный только по четырем найденным экземплярам. Я видел одного из них в Музее естественной истории в Сантьяго: ученый вытащил из выдвижного ящика небольшую плоскую шкурку, растянутую на шкафных плечиках. Глазницы заткнуты ватой. Очень трудно прийти в восторг от такого зрелища. В жизни зверек имеет длинный нос, короткий хвост и острые зубы. Это довольно хитрое маленькое существо кормится насекомыми и червями, которых находит, бегая по упавшим стволам деревьев в чаще леса. Чилийский крысовидный опоссум имеет сородичей в высокогорных лесах Эквадора и Колумбии и принадлежит к очень древней ветви сумчатых.
Кинан и Лучо целую неделю ставили капканы близ Осорно, где в 1943 году было поймано это животное, однако никто не попался. Тем не менее им все же удалось добыть представителей другого семейства опоссумовых (Didelphi-dae), самку и малыша опоссума Чилоэ (Droniciops australis). Этот вид, хотя и вызывает меньший интерес ученых, намного более фотогеничен: пушистый малыш с большими черными, навыкате глазами был очарователен.
Лес таил в себе и другие чудеса. Скоро мы привыкли к докучливым черным пиявкам, липнувшим к нашим лодыжкам; по кровожадности они нисколько не уступали блохам, наводнявшим гостиницу, где мы жили. Лучо сообщил, что в этих местах водится также гигантская черная пиявка (Amiri-cobdella valdiviana), достигающая пятидесяти сантиметров в длину. К сожалению, превосходная ясная погода, столь благоприятствовавшая съемкам, стала причиной необычной сухости в лесу. Несмотря на все обещания щедрого вознаграждения, местные жители смогли принести лишь одну ярко-оранжевую пиявку — меньшего размера (тридцать пять сантиметров) и отвратительнейшего вида. Мы сделали отличные снимки, и, поскольку Лучо обладал замечательной способностью обнаруживать новые виды — только в течение недели он нашел к тому же и жука-златку, — мы решили преподнести эту пиявку Британскому музею.
Увы, она не выдержала трудностей жизни в фургоне Лучо, и однажды Кинан обнаружил ее разложившейся в бумажном пакете в кладовке. Он тотчас же похоронил ее; Лучо, узнав об этом, очень горевал. (Мы потратили немало времени, пытаясь заставить пиявку подкормиться или нашей кровью, или кровью лягушек, в изобилии водившихся в лесу; и лишь позднее мне удалось узнать, что она, возможно, питается червями.)
Из-за хаоса, царившего в кладовке Лучо, нам грозили серьезные неприятности. Лучо весьма небрежно, на наш взгляд, обращался с цианидами, используемыми им для морилок, и Кинан был более чем обеспокоен тем, как бы в один прекрасный день они не попали к нам в бутерброды.
И все же это были не самые грозные опасности, которые нас подстерегали. Однажды на берегу реки Лучо указал мне на внешне ничем не примечательное дерево с висячими цветками-колокольчиками, по окраске напоминающими цветки наперстянки, только немного меньше. Лучо рассказал, что лет десять назад один американский ученый послал местного жителя за веткой этого дерева. Когда тот возвращался назад через горы с веткой на плече, он вдруг потерял рассудок, да так и не пришел в себя. Это было колдовское дерево (Latua pubiflora), принадлежащее к семейству пасленовых. В Вальдивии оно издавна применялось индейцами как средство, вызывающее безумие или помешательство. Более девяноста видов растений использовалось американскими индейцами как дурманящие средства, и не будет большим преувеличением сказать, что это способствовало исчезновению целых культур.
Рассказ Лучо, кажется, навсегда отбил у меня охоту прогуливаться по незнакомому лесу.
