ЖИЗНЬ НА ВЫСОКОГОРНЫХ ПЛАТО: ПУНЫ И АЛЬТИПЛАНО
Закон запрещал любую торговлю или отстрел без предварительного согласования между странами, подписавшими договор. Защитники природы доказывали, что продажа любого продукта из викуньи лишь развяжет руки браконьерам, и ожесточенно оспаривали объявленные, по их мнению преувеличенные, данные о численности животных. «Рациональные потребители» возражали, что без регулирования численности произойдет значительное стравливание пастбищ, а это вызовет голод и эпидемии: такая ситуация, усугубленная продолжительной засухой, уже сохранялась на протяжении трех лет, вплоть до 1980 года. Они доказывали, что в 1979 году девяносто один процент молодняка погиб и что с 1977 года уже происходит уменьшение численности. «Рациональные потребители» вошли в конфликт с течением, отстаивавшим «сохранение любой ценой», особенно его апологетами в США. Последующая словесная баталия стала даже перерастать в политическую, выйдя за пределы Перу, — между развитыми странами северного и менее развитыми странами южного полушария, причем в атмосфере, совсем не способствовавшей выяснению истины.
Несколько семей викуньи были успешно перемещены в другие районы перуанских Анд, но это стоило невероятно дорого, и защиту животных на новом месте нельзя гарантировать. Перу уже тратит на парк Пампа-Галерес больше, чем на все другие национальные парки и резерваты, вместе взятые, но это вряд ли оправданно, ибо судьба других животных в парке Ману, представляющем все многообразие сред обитания — от Пуны до тропического равнинного дождевого леса, гораздо важнее, чем судьба викуньи.
В результате высокой смертности викуньи в Пампа-Галерес появилось множество кондоров — иногда на одно павшее животное слеталось до шестидесяти пяти пернатых хищников. (Это напомнило мне рассказы Хулио Прадо о кондорах, атакующих молодняк.) Карл Кофорд, создавший целое исследование о викунье, писал, что примерно половина ее потомства рождается мертвой или умирает вскоре после рождения и что кондоры представляют самую большую опасность для детенышей в первые тридцать минут после их появления на свет, когда у них еще нет достаточно сил, чтобы встать на ноги.
Огромные солончаки Пуны производят большое впечатление своей живописностью. В обычно окружающих их «лагунах» водятся три вида фламинго. Я выяснил, что их много на саларес-Сурире, и мы отправились туда на машине, двигаясь на юг по отвратительной дороге. Полицейская станция, куда мы добрались, была «оккупирована» пятьюдесятью солдатами, спавшими на полу, поэтому нам пришлось переночевать у гостеприимного сторожа заброшенных разработок буры на саларесе. Даже внутри хижины было настолько холодно, что я вынужден был спать, не снимая шляпы.
Проснувшись на рассвете, я обнаружил, что идет снег. На востоке горизонт был затянут тучами, но пробивавшееся через них сияние освещало стремительно несущийся снег на фоне мрачных гор, поднимающихся с обеих сторон белоснежного салареса. Быстро движущиеся низкие, а над ними — высокие кучевые облака придавали масштабность пейзажу, совсем непохожему на то, что мы видели при ясной погоде. Он был и очень величественным, и очень безжизненным.
Фламинго — совершенно особенные птицы. Они появились примерно тридцать миллионов лет назад, и, значит, вдвое старше Анд. Нелепо длинные ноги позволяют им забираться в глубокие заводи или илистые места, где они могут добывать корм в воде, соленость которой в десять раз больше морской. Опустив голову вниз между ногами таким образом, чтобы надклювье находилось параллельно земле, они находят себе корм. Он состоит из огромного количества крохотных организмов, отфильтрованных из воды при помощи тонких пластин, довольно похожих на те, которые есть в пасти некоторых китов. Фламинго отделяет корм от воды, закачивая воду через одну сторону клюва и выбрасывая ее через другую; корм улавливается мельчайшей сеточкой из пластин. Это достигается тем, что птица делает движение языком внутри клюва, то втягивая, то выбрасывая его. Когда язык втягивается — одновременно засасывается и соскребается с пластин питательная масса, состоящая из мелких организмов.
Клюв чилийского фламинго (Phoenicoperrus jamesi) отличается от клюва андского фламинго (Р. andinus) и фламинго Джеймса (Phoenicoperrus jamesi): надклювье — глубже, а подклювье — мельче и меньших размеров, что позволяет чилийским фламинго кормиться живущими на дне озер очень мелкими моллюсками, отовсюду сгребая их движениями головы и засасывая подобно пылесосу. Два других вида находят корм ближе к поверхности — на диатомовых водорослях Aphanocapsa Algae. Благодаря их присутствию озера Анд часто окрашиваются в красный цвет. Самый крупный фламинго — андский — поедает организмы более крупные, чем фламинго Джеймса, поэтому все три фламинго могут кормиться на одной территории, не конкурируя друг с другом.
фотографии
На саларес-Сурире нам повезло — там было бесчисленное множество фламинго Джеймса. Хотя это самый редкий в мире вид фламинго, здесь, на соленых озерах, они обычны, я прикинул, что их здесь должно быть около трех с половиной тысяч. Таким образом, саларес-Сурир после «лагуны»-Колорадо в Боливии можно считать вторым центром сосредоточения этого вида; однако Сурир не был включен в число районов Анд, где недавно проводилось изучение фламинго. До 1957 года фламинго Джеймса считались вымершими по той простой причине, что никто не поднимался на высокогорные соленые озера, чтобы попытаться их найти.
В отношении зоологии Южная Америка все еще остается почти неисследованным континентом.
Озеро Титикака, по-видимому, уменьшается в размерах, и в один прекрасный день оно также может стать саларесом, но до этого еще очень далеко. Озеро огромно, особенно если учитывать его положение на большой высоте — двенадцать с половиной тысяч футов. (Площадь озера — восемь тысяч триста квадратных метров, а глубина — триста четыре метра.) Такой большой водоем оказывает существенное влияние на климат, делая его в районе озера гораздо мягче, так как воды имеют более или менее постоянную температуру — одиннадцать градусов тепла.
Окружающее плоскогорье — Альтиплано — всегда было важным районом расселения индейцев: одно племя даже отступило в его воды, где оно живет на плавучих островах, сооруженных из тростника тотора (его густые заросли заполонили мелководье по краям озера). Тотора применяется и для изготовления знаменитых бальсовых плотов, которые до сих пор используются индейцами для рыбной ловли. Но кроме красивых плотов, знаменитых пароходов и связи с историей инков озеро Титикака теперь ничем не привлекает.
Быстро растущее население уже безнадежно стравило пастбища вокруг озера и истощило и без того бедные почвы на его берегах. Ландшафт в окрестностях обезображен невероятным количеством новых крыш из рифленого железа. Крыши отражают лучи солнца подобно стеклянным покрытиям для защиты клубники на корнуэлльских холмах в Англии. Всякий, кто спал в хижине под такой крышей, знает, как отчаянно холодно бывает в ней по сравнению с тростниковыми местными хижинами. Ничего другого, кроме кадров, изображающих озеро с тростником на переднем плане, невозможно было снять, и нам пришлось поехать в лежащее поближе Лаго-Умайо, чтобы получить несколько кадров нелетающей короткокрылой поганки.
Одно из интересных существ, обнаруженных в озере Титикака, — крупная жаба (Telmatobius culeus), которая перешла к водному образу жизни, отступив с суши под натиском холода и высокой сухости воздуха. У нее морщинистая кожа, которой она дышит, так как легкие у нее почти исчезли, развитые перепончатые лапы и глаза, похожие больше на глаза рыбы, чем амфибии.
Наших жаб мы заполучили от двух ребятишек, которые, завернувшись в одеяла, всю ночь просидели в лодке, ловя рыбу. Съемки тростника прошли удачно: великолепное освещение и высокие кучевые облака отражались в озере. Мы почти поверили, что Титикака — привлекательное озеро.
Погода испортилась в два часа дня, когда мы, выехав из Хулиака, держали путь на запад — через Западные Кордильеры к побережью. Впереди нас зловеще сгущались тучи — такой черноты мне еще никогда не доводилось видеть. Нижние слои облаков, тяжело наваливаясь на голую, без единого деревца, местность, свисали к земле, образуя «занавеси» цвета антрацита. Когда мы преодолевали холмы, теснившие с запада впадину Титикака, удары молнии раскалывали небо. В кромешной тьме через пустынную равнину прошли индейцы — розовато-лиловые пятна с маленькими низко надвинутыми шляпами-котелками на головах и детьми, привязанными к спине шалью.
Дорога в Арекипу пользуется дурной репутацией. В ту ночь было все — град, дождь, снег, туман, грязь и, наконец, удушающие облака пыли в пустыне. Мы добрались до гостиницы в Арекипе в три часа утра и еще должны были снять с машин и перетащить в наши комнаты оборудование, так как оставлять его на месте было небезопасно.
Из растений, родиной которых является Америка, большой интерес представляет семейство бромелиевых. Эти растения, имеющие колючие розетки из мясистых листьев, можно видеть буквально повсюду: на ветвях деревьев и на земле, даже в пустыне среди нагромождений скал. Известный вид бромелиевых — ананас, плоды которого созревают внутри розетки из колючих листьев.
Миллионы лет назад на открытых участках полилепсового леса появилось семейство бромелиевых, которые являются самыми великолепными цветущими растениями в мире. До сих пор на Альтиплано в Перу и Боливии сохранилось несколько участков, где можно увидеть пуйю Раймонди.
Это растение настолько древнее, что его считают «живым ископаемым», и растет оно чрезвычайно медленно. Говорят, должно пройти сто лет, прежде чем сформируется большой шар с чрезвычайно острыми жесткими саблевидными листьями. И тогда оно выбрасывает соцветие, которое вырастает на высоту до сорока пяти футов над землей.
Цветущая пуйя на открытой пустынной местности — потрясающе эффектное зрелище!
Соцветие образовано спиралями, состоящими из четырехсот — пятисот цветущих веточек; каждая покрыта примерно пятьюдесятью зеленовато-белыми цветками. Хотя они зацветают последовательно, начиная от основания соцветия до самого его верха, это означает, что каждое растение несет около двадцати тысяч цветков и выбрасывает двенадцать миллионов семян. Опыление производят колибри, которые роятся вокруг цветущего растения, усаживаясь на голые концы веточек. Отдав все накопленные жизненные силы соцветию, гигантская пуйя умирает. Цветение молодых растений можно наблюдать только раз в три года.
Величественный вид пуйи среди холодных бесплодных земель и множество рассеиваемых ею семян не спасают растение от вымирания: его губит огонь, который разводят индейцы, чтобы уничтожить увядшие листья и высохшие соцветия. Причина кроется в том, что листья пуйи по краям вооружены крепкими крючками, загнутыми внутрь, и их розетки превращаются в настоящие капканы для овец и других животных, в том числе домашней кошки.
Среди голой, открытой местности пуйя с ее крупными листьями-розетками служит надежным убежищем для множества различных птиц: они устраивают себе гнезда между крючками листьев, куда не проникают ни ветер, ни град. Загнутые внутрь крючки прочно удерживают гнезда даже при самых свирепых ветрах. Но малейшее неосторожное движение — и птица становится жертвой крючков, и чем больше она бьется, тем глубже «утопает» в растении. В тех районах, где растительность не потревожена человеком, на одной пуйе может быть до четырнадцати гнезд, но каждое растение собирает и печальную дань: на его крючках можно увидеть останки вьюрков, голубей и даже ястребов.
Растение, несомненно, приносит пользу птицам, обеспечивая их безопасным местом гнездования в негостеприимных суровых условиях здешней природы. Но подлинно ли оно птицеядное? Благодаря большой высоте и высокой степени испаряемости трупы имеют свойство мумифицироваться, а если бы растение действительно использовало их в качестве источника химических элементов, то они должны были бы медленно выщелачиваться. К тому же оставленный на листьях иногда толстым слоем помет, по-видимому, не очень-то хорошо растворяется. Важно также и то, что лучевая форма листьев заставляет птиц усаживаться или гнездиться в нижней части их полусферы, где благодаря наклону вода быстро стекает. Но если предположить, что растение «ловит» птиц, то следует признать — оно очень хорошо приспособлено для этой цели. В любом случае такая особенность представляет исключительный интерес для дальнейших исследований и служит еще одним аргументом в пользу сохранения уникальных реликтов, красующихся словно огромные свечи в изысканных подсвечниках среди голых просторов.
